и стервятниками.
По морю шли громадные пузатые корабли. Дюжина сухогрузов уже облепила остров, и теперь десятки цвергов ссыпали лопатами песок из трюмов на берег. Другие тащили камни и бревна. Желтокожие грэтхены тесали валуны, распиливали брёвна на доски, замешивали глинистый раствор для кладки. А опустошенные корабли отчаливали, уступая место новым, чтобы вернуться на следующий день.
Двергар, грэтхены, цверги, карлики-бриссинги трудились как рабы, как безумные твари, подвластные воле заклинателя… И Дэор с ужасом спрашивал себя: каким же надо быть могучим чародеем, чтобы заставить их работать ВМЕСТЕ, без попыток хвататься за топоры и рубить друг другу головы во имя тысячелетней вражды?.. Иногда ему казалось, что их всех тут нет, а есть занавес, вертеп, какие он видел на Юге. Тени на белоснежной бумаге, пляшущие на потеху детворе. Скрывающие от зрителя суть.
Дэор возненавидел эту милую забаву южан.
Взлетели ввысь строительные леса. Из чёрной бездны, выдолбанной посреди Тан Энгир, тянулись каменные стены, словно лапы исполинских чудищ, рвущихся из глубин Нибельхейма. Дэор доложил Эльнге о начатом строительстве лично. Гордый князь удостоил презренного халька взглядом столь скучным, что от него в миг завяли бы самые свежие весенние розы. Но Дэор заметил крохотную капельку пота, стекавшую по виску надменного князя. Дэор мог бы поклясться, что к летней жаре (была как раз Середина лета, во фьордах праздновали Мидсоммар, Солнцестояние) эта капля не имеет никакого отношения.
Ради этой капли стоило жить!
— Как? — спрашивала его Фионнэ.
В ответ он целовал её пальцы.
— КАК?! — яростно шептала княжна.
Он молча разворачивался и уходил. В сердце его сражались гордость и страх. И не было там места любви.
Что-то страшное случилось между ними. Фионнэ видела, как Дэор ускользает, уходит в туман, как леденеют его глаза. И та связь, что единила их, стала тонкой, хрупкой, будто гнилая шерстяная нить. Она спросила совета у Мактэ. Лесная колдунья усмехнулась:
— А ведь это только начало, девочка моя. Тут ничем не поможешь. Этот северный зверь ступил на такой путь, который надобно пройти если не до конца, то хотя бы до развилки.
— До развилки? — удивилась Фионнэ.
Мактэ кивнула, и нехорошо мерцал её янтарный взор.
— После развилки есть два пути. Может, и больше. В конце одного — стоишь ты. В конце других я вижу немало иных приятных вещей. Но тебя среди них нет. И запомни: если ты скажешь ему хоть слово — всё рухнет. Он ступил на этот путь ради тебя. Только поэтому я не могу его презирать. И ты прими его жертву.
Фионнэ лишь молча кивнула на эти слова. Коль скоро предстоит ждать — надо ждать. Надо гасить в сердце тлеющий уголёк обиды на того, кто так дорог. Чтобы тот уголёк не стал всепожирающим пламенем ненависти.
В конце концов, вопрос ПОЧЕМУ — самый глупый вопрос из всех возможных.
Так они однажды и попрощались. Не смотрели друг другу в глаза. Почти не говорили слов. Ибо любовь их была такова, что слов не нашлось. Между ними был огонь, а потом — холод и боль. Они оба крепко прикусили языки. Фионнэ хотела рассказать о пророчестве Мактэ. А Дэор желал поведать о сделке, заключенной на неё, прекрасную Снежинку Альвинмарка.
Они разошлись, храня в сердцах друг друга. И даже не боль теперь была между ними — но молчание и пустота. И плакала янтарём старая ель скоге Мактэ.
Каждый день Дэор подходил к Зелёному Карлику в Синем Колпачке и называл имена на Скельде. Десятки имен. Сотни имен… Слова кончались, а ведь то были слова скальда, хоть и бывшего, а не какого- нибудь лесоруба-забулдыги, но карлик, противно усмехаясь, отвечал:
— Нет, меня зовут не так!
А иногда добавлял, издевательски пританцовывая:
— Страна мудрости и смерти, тра-ля-ля, какая радость!
Так прошла Луна Мёда, Луна Жатвы, Луна Винной Чаши, близилась Луна Золота. Замок обещал быть грубым и грозным, хмурым и угрюмым, а имя носатого урода оставалось объято туманом загадки.
И тогда Дэор поступил так, как поступали все его предки.
Пошёл к гадалке.
7
Гадалку звали Эльфрун. Она была волшебницей-валой и жила в башенке на скале над седыми волнами Эльварфьорда. Дэор дошёл туда на вёслах за две недели, к самому началу Луны Золота, и благодарил за это вещих норн.
— Что-то ты припозднился, Дэор, сын Хьёрина! Я уже заждалась тебя, — встретила его колдунья на берегу.
Она была высокой и светловолосой, как и все северяне, а острое лицо и ярко-зелёные глаза делали её похожей на мудрую вещую птицу. Облачённая в длинное тёмно-синее платье и пушистую накидку из серебряной лисы, она двигалась плавно и бесшумно, словно тень, и Дэор не спешил прерывать таинственное безмолвие глупыми вопросами.
Волшебница провела его в тесную нишу на первом ярусе башни, завешенную тяжёлыми шторами чёрного бархата. Усадила охотника за столик, сама села напротив. Вспыхнули четыре алые свечи по углам стола.
— Мне ведома твоя беда, — сказала Эльфрун, доставая из мешочка дощечки-руны.
— Тогда скажи мне ответ. Скажи имя карлика! — сорвался на крик Дэор.
— Не кричи, не у себя дома, — осадила его вала. — Сейчас ты сам откроешь свою судьбу.
— Так ты не знаешь его имени? — разочарованно протянул охотник.
— С чего бы мне его знать? — удивилась Эльфрун, раскладывая дощечки 'рубашками' верх и мешая меду собой.
— Ты же вёльва! Ты — прорицательница!..
— Многое из нынешнего и грядущего скрыто туманами даже от богов. Тем более — от смертных.
Она провела кольцеукрашенной ладонью над рунами, и дощечки откликнулись — задрожали, нетерпеливо подпрыгивая. Каждая словно шептала: 'Меня! Выбери меня! Я — счастье! Я — судьба!'
— Дай мне кольцо, на котором клялся.
Он протянул ей перстень, и удивился, испытав сожаление.
— Послушай, у меня есть серебро. Возьми в уплату… — начал было он.
Она резко оборвала:
— Молчать!
И добавила мягче:
— Твоя плата — иная.
Затем поднесла кольцо к глазу и посмотрела сквозь него на пламя свечи. Её око в златой оправе полыхнуло, будто изумруд на солнце, а затем белок исчез. Сквозь кольцо в огонь глядела глазница, налитая мраком, и лишь кое-где на дне сновали отблески багрового сияния.
Эльфрун спрятала кольцо в ладони. Видение исчезло.
— Кольцо не знает имени хозяина. Но знает, где это имя искать. Надень.
Перстень вновь охватил указательный палец Дэора.
— Выбирай.
Дэор простер ладонь над двадцатью пятью рунами. И они откликнулись на его зов. Лаяли сторожевыми псами, срываясь с цепей. 'Я! Я! Я!!!' — захлебывались они, дрожа от нетерпения и восторга, предвкушая ту самую иную плату. Дэор заметил, что его пальцы вспотели и дрожат. Руны бесились.
Все, кроме одной.
