— В Девятый Замок, в горах Безмолвия, на Западе, — отвечал Дэор. — Морского пути туда дней на пятнадцать, самое меньшее. Это коль скоро нам повезет.
— Должно повезти, — сказал Тидрек уверенно. — Зря, что ли, колдуна этого с собой берем?
— Так ты все же возьмешь меня в путь, о мастер Тидрек? — насмешливо бросил Корд. — Велика моя удача! Кому расскажу — не поверят…
И снова раздался стук.
На сей раз гостей оказалось трое. Все — из двергов. Одного я даже знал, ибо то был Эльри. Двое других представились как Борин, сын Торина, и Дарин, сын Фундина.
Первым прошёл назвавшийся Дарином. На вид он был моложе меня, совсем ещё ребёнок. И тоже, видимо, из горцев: его дорогой алый плащ, отороченный золотом, также был заляпан грязью, а навершие трости напоминало кирку. Дарин обвёл прихожую скромным взглядом. И враз переменился — подтянулся, в глазах вспыхнуло надменное пламя, взор королей древности. Словно ожил кто-то из великих героев седой старины.
Хоть идол для святилища с него режь…
Бороды, правда, не хватает.
Дарин снял плащ и начал оглядываться — очевидно, в поисках слуги или дворецкого. Я молча принял у него одежду и повесил рядом с жёлтым плащом Тидрека. Потом прошёл за стулом для их величества, а когда вернулся, обнаружил, что Дарин уселся в моё любимое кресло. Блеснула в полумраке секира, и я подумал, что хочу отрубить ему голову. Потому что он был цвергом. Осквернителем. Они все были цвергами. Только переоделись. Сменили облик. Они вернулись мстить. Мстить за поражение у стен борга, за смерть маленькой девочки в горах, за своё уродство. Они ждут…
О, сколь сладок яд злобы! Как горек яд злобы… как дикий мёд первого поцелуя, без любви…
Хорошо, Митрун уехала к родителям до зимы, и не увидит меня таким.
— Снорри, тебе плохо? — спросил Корд.
— Нет, друг мой зелёный, — тихо ответил я, — мне прекрасно.
— Врёшь, — полуспросил Корд.
— Вру. И что с того?
— Да так, ничего… — пожал плечами друид.
Даже если они и цверги — мне плевать. Я устал. Смертельно.
Отравился и умер.
Дарин Фундинсон был высокого рода и, видимо, гордился этим. Его же спутник Борин, наоборот, был чем-то похож на Дэора — бродягу и изгнанника. Простой серый плащ на волчьем меху, складная арфа в сумке и меч за плечом. Он тоже молод, тёмно-рыжая бородка, почти как у меня, заплетённая в косичку, а лицо его — каменная маска, закрытая печь, и лишь глаза, синие и глубокие, выдают бушующее внутри пламя…
Вдруг что-то сдвинулось в его лице, и он сменил — а может статься, и снял — маску. Борин обратился к сольфу:
— Господин Тидрек Хильдарсон? Рад тебя видеть в добром здравии!
Тот удивлённо привстал.
— Да я, собственно, не припоминаю…
— Конечно. То было давно, я тогда был совсем крошечным, — и, видя недоумение на лице Тидрека, объяснил, — ты приходил во Фьярхольм, к моему деду Тору Хрофтасону, учиться зодчеству. И как раз застал Асфеля-посланника. Ты, позволь напомнить, проиграл ему в тэфли.
Глаза ювелира будто бы чуть оттаяли, посветлели, и он буркнул:
— Асфель мухлевал, червь ему в седло. А ты, видимо, Борин. Я ещё сделал тебе свистульку.
— Я её уронил с крыши, — опустил взгляд Борин.
— Надеюсь, ты не полез её потом выискивать?
— В том-то и дело, что полез. Эвьон стояла на стрёме, а я полез туда… э… вниз.
— Ну что бы вы на это сказали?! Скалолаз! Не назвали бы такой поступок умным!
— А сколько тебе было лет? — спросил с усмешкой Дэор.
— Немного.
— Отлично. Чем раньше, тем лучше. Моя бабка Хверрун сказала однажды про меня: 'У этого сына матери в заднице шило'. О тебе она сказала бы то же самое, потому будем друзьями!
— Мне друзья нужнее, чем враги, — улыбнулся Борин благодарно.
— Кстати, о бабушках, — усмехнулся Тидрек. — Как там Фрейя Тьорвдоттир? Я со слезами вспоминаю её стряпню. Нигде так вкусно не кормили, разве что дома!
Борин поднял взор — и в синеве зарокотал далёкий гром.
— Бабушка ушла в Зал Ожидания. Сама. А деда не так давно убили.
— Кто посмел?! — свет очей Тидрека стал зарницами гнева.
— Не поверишь. Золотой Круг.
— Так это не просто легенда!.. — прошептал мастер.
— Снорри, чайник сейчас разлетится, как гнила репа, — подал голос Асклинг.
— Господа, кому чаю?
— А пива нету? — Эльри смущённо почесал бороду. — Или чего крепче. Ибо чует моё сердце…
Эльри мой друг. Он старше меня. Обычно весел и даже грубоват, однако же, нет лучше него работника. Кроме того, он много странствовал, немало видел и воевал.
— Так как насчет пива?
— Да, добрый хозяин, это хороший вопрос, — поддержал его Дэор. — Клянусь, когда стану ярлом, устрою для тебя лучший дрекклаун, пивной выкуп, какой ты можешь себе представить!
— Не утруждай себя, — усмехнулся я, — ибо мне легко выполнить эту просьбу. Ведь вы в доме пивовара.
Затем выругался про себя и пошёл за пивом. Притащил из кладовки бочонок светлого, потом — тёмного, потом — три свиных окорока, копчёные ребрышки, колбасу и немного зачерствевшие лепёшки.
— Не побрезгуйте, дорогие гости. Чем богаты…
Чтоб вы попередавились, уродцы… как подавился я.
Эльри с Дэором налегали на тёмное пиво, Борин с Дарином — на светлое, Корд пил чай, и я взял с него пример. Асклинг по понятной причине воздержался. Тидрек спросил чаю, добавив:
— Я бросил пить.
Асклинг расхохотался:
— Неужто красавица Тиримо заставила тебя бросить это гнилое дело?
Зря он это сказал. Глупая бочка. Я поймал себя на сочувствии к ювелиру.
А тот пожал плечами:
— Мнение Тиримо мне неведомо, да и уже неважно, ибо она выходит замуж. Недавно получил от неё длинное письмецо. Особо же понравилась строка: 'Между нашими народами — бездна. Из этой бездны смотрят на нас те, кто никогда не смог бы понять и простить…' Сколь высокие слова, не правда ли? Хорошо, хоть подарки вернула…
— И… шедевр? — уточнил Асклинг. Он, кажется, уже понял, что не все следует спрашивать, что на уме. Но остановиться не мог.
— Его — первым. А наша артель распалась на две, — продолжал Тидрек. — Ныне это мастерские Улафа Сигурдарсона и Хальгерда сына Ингви. Что ещё ты желаешь узнать, мой дубовый друг?
— А Сульд? — встревожился Асклинг.
— Спился. Как и Фрор.
