непонятное лопотала Гутя. – Ах, если бы мне найти этих негодяев.
– А можно еще и самого больного найти. А то как же получается – за ним столько ходили, а он умотал и даже не расплатился за услуги, – нудил добрый дедушка. – Гутенька, я вот тут подсчитал – приличная сумма набегает.
– Ой, да о чем вы говорите!
– Это я о деньгах говорю. Как вашего болезного звали?
– Рожкин он, Севастьян Ефимович. Только не надо мне никаких денег.
Гутя просто слышать не могла сейчас ни о каких деньгах. А упрямый Лось никак не мог успокоиться. Он терпеливо следовал за хозяйкой по пятам и в каждый удобный момент тыкал в лицо Гути замасленным листочком.
– Гутиэра, вы меня не понимаете. Я вам денег и не предлагаю, это я его весь день караулил. Не отвлекайтесь, пожалуйста. Итак, где наш Рожкин проживает?
– Я… Я не знаю…
– Понятно. А место работы? Где трудился он? Вы, пожалуйста, вспомните, от этого зависит, сколько он может выплатить. – Дедушка нацелился карандашом в свой листок.
– Не знаю я! Мы с ним про работу не говорили, мы про природу, про цветы всякие… Вот вы знаете, что у пауков восемь глаз? А он знает! – уже рыдала в голос Гутиэра. – А еще он знает, что у кузнечика уши на ногах! А самый большой хищник – божья коровка! Потому что она съедает больше своего веса!
– Удивила! Таким-то хищником и я могу стать, только кто ж мне даст… больше своего веса съесть? – скуксился экономный родственник. – А вашего этого умника найти все равно надо! А то он как тот кузнечик с ушами – ускакал, хрен поймаешь!
Гутя и сама понимала, что надо Севастьяна отыскать. Но как? Ни места работы любимого, ни домашнего адреса она не знала. Она не была знакома с его друзьями, родителями, да он ей просто нравился, и все! Что она – отдел кадров, что ли, чтобы его в первый же день знакомства анкетами заваливать! А вот теперь без этих анкет как-то невесело получается.
У Аллочки тоже веселья не получалось. Сначала она тряслась на автобусе с огромной самоварной трубой, и каждый считал своим долгом сделать ей замечание.
– Женщина! Ну вы бы еще паровоз притащили! – ворчала прилично одетая дама с тяжелой хозяйственной сумкой. – Ну прям ваще! Всю прическу мне испортили!
– Женщина! – кричала кондуктор. – Рявкните в свою трубу, чтобы там молодежь на задней площадке расплатилась! Я говорю – рявкните!
Какой-то озорник не стал дожидаться Аллочки, взял и рявкнул добровольно. От неожиданности Алисия зычно гыкнула, точно тяжелоатлет при поднятии штанги, чем вызвала бурную радость все той же молодежи на задней площадке. Сконфузилась и выскочила из автобуса раньше нужной остановки. Потом, быстро семеня, перла на себе эту трубу к Сизому мосту, но все равно на свидание опоздала. Терентий, как и полагается настоящему мужчине, ждать не собирался.
– Ну смотри у меня, – пыхтела Аллочка. – От меня как от дизентерии – не спрячешься! Хорошо, что я у Гути еще адрес догадалась взять.
Аллочка заглянула в бумажку и скривилась – любитель старины жил совсем в другой стороне города от Сизого моста.
К кавалеру она прибыла, когда уже подкрадывались синие сумерки.
На звонок никто не открывал. Аллочка прислонила трубу к стене и приготовилась ждать до последнего, но тут неожиданно открылась соседняя дверь и мужчина средних лет вывел на прогулку собаку.
– Вы Терентия, что ли, ждете? – недобро покосился мужчина на Аллу.
– Ага, его. У нас с ним… хи-хи… романтическое свидание… а я немного того, задержалась. Теперь вот пришла извиняться…
– Да нет его. Он же…
– Пап! – выскочил из дверей парнишка лет двенадцати. – Пап, ты Графу намордник забыл!
Аллочка и сама хотела заметить мужчине, что его псина как-то не совсем дружелюбно клацает зубами, но тот уже напяливал на огромную морду пса намордник.
– Так вы не знаете, где он? – поинтересовалась Алла.
– Где же ему быть, по мусоркам, наверное, рыщет, – отмахнулся мужчина и поспешил на улицу.
– По мусоркам? Это он там… понятно! Где только человек не ищет свою мечту-антиквариат! – тяжко вздохнула Аллочка и поплелась домой.
Дома никаких новостей не было, если не считать Карпа Ивановича с алыми бороздами через все лицо. Старичок возлежал на диване и тяжко, по-бурлацки, стонал.
– Что это с ним? – спросила Аллочка, когда расстроенная Гутя кормила ее ужином.
– Да ничего особенного. Решил дрессировать Матвея. Привязался к коту – «дай лапу» да «дай лапу»! Ну Матюша и дал ему лапой. Вон, дрессировщик лежит теперь и никакой лапы не просит. Спрашивается – чего раньше не улегся?
Из комнаты молодых доносились раздраженные голоса. Фома в чем-то упрекал жену, бросаясь профессиональными терминами, а Варвара оправдывалась со слезами в голосе и в свою очередь в чем-то обвиняла Фому.
– Чего это они? – кивнула Аллочка. – Опять из-за носков ругаются?
Молодые и правда если когда и ругались, то только из-за носков. У Фомы была отвратительная привычка свои грязные носки заталкивать во все щели. Он совал их за батарею, под компьютерный стол,
