– Люся, а это что за бутылка? Не трогай, тебе пить нельзя, издалека смотри!
– Вася, не ломай блюда, здесь какое-то недоразумение, – проговорила Люся, оглядывая украшенный стол. – Это мне от сына. Ты слышишь, Вася, от сына! А у меня только дочка есть, ты же знаешь.
Василиса устало склонила голову набок и пожаловалась Малышу:
– Вот и как с ней жить после этого? У нее совсем мозги веревочкой скрутились. У нее, видишь ли, только дочь! Люся! А муж дочери тебе кем приходится?
– Зятем! – округлила глаза Люся. На долю секунды задумалась, потом еще решительнее проговорила: – Я точно знаю – зятем. А его жена мне… дочь получается. Родная. А сына нигде нет.
– А если по-русски? По нашим добрым русским обычаям – кем? – допытывалась Василиса у подруги, точно у маленького дитяти. – Ну ты выдаешь дочку замуж, и ее муж тебе становится… Ну? Кем? По нашим добрым русским обычаям?
– По традициям он мне приходится нашим добрым русским зятем.
– Да сыном он тебе становится, ясно?! – кончилось Василисино терпение. – Вот Володька и расстарался! У него ж такой повод появился – родился наследник! И одаривает тебя твой зятек, так сказать, заранее умасливает, чтобы ты с внуком больше водилась.
– А чего меня маслить, я и так сидеть буду, – пожала плечами Люся. – Ты вон сколько лет бабушка, а я только что стала ею, да неужели я с родной кровиночкой, с деточкой… Они, изверги, знаешь как ребенка назвали? Василием! Это же как надо мальчонку обидеть, чтобы его таким убожеством наградить, – пожаловалась она подруге.
Однако подруга не прониклась. Она даже напротив – затрясла подбородком и часто-часто заморгала глазами. Даже прекратила тыкать пальцем в украшенный салат:
– А чем это тебе мое имя не нравится? Вот так сюрприз! Живу тут с ней, живу, а она, оказывается, мое имя на дух не переносит!
Люся спохватилась, но было поздно.
– А с чего это ты решила, что имя твое? Оно, между прочим, всеобщее достояние! У нас даже Чапаева Василием звали!
– Вот именно, – напыщенно качнула головой Василиса. – Меня как раз в честь него и назвали.
– Нет, Васенька, тебя в честь Василия Блаженного именовали, – вздохнула Люся и поплелась к телефону.
Она как-то еще немного сомневалась, что Володя решил одарить ее таким вниманием. Однако домашний телефон у зятя молчал, а номер сотового надо было искать. Тем временем Василиса уже вовсю стучала вилкой о тарелку, доедая очередной кулинарный шедевр.
– Ну что ж, Вася, давай выпьем за моего внука, – уселась за стол и Люся. – Не важно, как его будут звать, главное, чтоб здоровенький рос.
– И счастливенький, – поддакнула Василиса и опрокинула в себя рюмочку.
По второй подруги выпить не успели, хотя Василиса уже придумала тост: «Чтоб бабушки у твоего внучка всегда так ели, как мы сейчас». Немножко мещанский, правда, тостик, явно с гастрономическим уклоном, зато от чистого сердца. А вот выпить не успели – в дверь звонили. Теперь Малыш не лаял, а недовольно ворчал.
– Иди, Люся, к тебе, – вздохнула Василиса. – Это Таракашин, как пить дать.
Таракашин Виктор Борисович приходился Людмиле Ефимовне как бы далеким, несостоявшимся мужем. Это он являлся отцом Ольги, но вспомнил об этом буквально года два назад. Лет тридцать Виктор Борисович мотался вдали от родного чада и Люси, а вот совсем недавно обнаружилось, что родной папенька самого Таракашина – бодрый старичок, нажил себе миллионы где-то за границей и делиться с кровинушкой не собирается. Нет, он бы и не прочь, но обязательно старику хочется, чтобы сынок Витюша не просто прожигал состояние, а тратил его исключительно на процветание семьи. А потому первейшим условием получения наследства стало наличие этой самой семьи у Виктора Борисовича и, что особенно важно, родных детей. И как-то так вышло, что ни одна дурочка, господи прости, не решилась от Витюши этих детей заиметь, а теперь ему уж и самому невмоготу было их производство. Вот и вспомнил Таракашин, что есть у него, однако, та самая смелая дурочка, в смысле, любимая женщина, которая когда-то отважилась подарить свету дочурку – его, Таракашинскую. Найти Люсю большого труда не составило, но вот закрепить свои отношения законным браком у него до сих пор не получалось. Но надежда на наследство не угасала, и каждый раз она гнала Виктора Борисовича к знакомым дверям.
– Люсенька, белочка моя, я к тебе с вечерним поклоном, – скалился в дверях Таракашин, сжимая в руках пыльные газонные ноготки. – Я все хотел спросить – не стал ли я добрым дедушкой? По времени выходит – самый срок.
Он пламенно улыбнулся и вдруг нервно задергал носом – из кухни веяло праздничными ароматами.
– Люсюшка, я вижу, в самое время угодил, да? – сверкнули неподдельной радостью рыбьи очи кавалера. – Чую-чую – радость обмываете? Да держи же ты букет! Я руки помою – за этими цветами пока по клумбам наскачешься, всю грязь соберешь. Осторожно бери, Люсенька, там тля.
Пока Людмила Ефимовна брезгливо ополаскивала цветы и толкала их в литровую банку, гость уже уселся в центре стола и радостно потирал руки.
– Это вы прекрасно придумали, – ворковал он, не обращая внимания на яростные взгляды Василисы. – Вот так, вечерком, пригласить друзей, накрыть пышненький столик… Дайте-ка мне, любезнейшая, вон ту бутылочку с красивой этикеточкой, я ее себе в гараж возьму, надо мужичков порадовать. Давайте, давайте, не жмитесь.
Василиса ухватила бутылку и демонстративно устроила ее у себя за спиной.
– Вот смотрю я на тебя, Таракашин, и чего ты вечно ходишь, куски подбираешь? Чего б тебе работать не пойти? Днем бы вкалывал, как ненормальный, а вечером бы в гараж, с мужиками пивко пить, все как у людей. Ведь здоровый же мужик!
