напротив была другая гора с такими же редкими черными деревьями, и за нею весь горизонт до половины неба был охвачен холодным и красным огнем. В нем неподвижно стояли огромные, немые, бесформенные тени с круглыми головами; и оттуда, от этого холодного огня, от этих заснувших теней должно было прийти то, чего все ждали.
И ждало все.
Высокие черные деревья, похожие на тополи, склонились, не сгибаясь, все в одну сторону к горизонту, и тихо прислушивались и ждали. Туда же, к холодному и мрачному огню, тянулась длинная, похожая на проволоку, трава и бесцветные, словно металлические, листья остриями своими неподвижно смотрели и ждали. На черном густом озере между горами застыли поднявшиеся волны; бока их были блестящи и красны, как кровь, и, склонив хребты, острыми верхушками своими они зорко присматривались и тяжело, упорно ждали. Людей не было видно, но они были где-то, между деревьями, и их было много, и все они боязливо и трепетно ждали. Возле о. Василия, плечом к плечу стоял кто-то невидимый, но давно известный; он шел с ним и ехал, и теперь стоял рядом — и тоже ждал. И тихо было, и сам неподвижный воздух прислушивался в немом и жадном ожидании.
И все страшнее становилось и хотелось бежать, когда Иван Порфирыч вынул из жилетного кармана толстые серебряные часы, посмотрел и сказал:
— Пора начинать.
И тогда зазвонил колокол тяжелыми отдельными ударами, как на похоронах. Звуков не было слышно, но они проносились в воздухе, как железные огромные листы, и проходили сквозь все тело, от пят до головы, и тело дрожало мелкою и страшною дрожью. И все всколыхнулось. Земля опускалась и поднималась, и деревья вышли из неподвижности. Не шевеля ни одним листом, прямые и черные, они склонялись направо и налево, и сходились вершинами и расходились; колыхалась трава, и волны печально и со страхом ложились гребнями, а колокол звонил раздельно и страшно. И зашевелились в холодном огне проснувшиеся чудовищные тени и всею своею клубящейся массою устремились на ожидавших. [И головы у них были круглые.]
— Смотрите, что вы наделали, — сказал Иван Порфирыч и побежал сказать сторожу, чтобы он перестал звонить. Побежал и о. Василий, и рядом с ним бежал кто-то, и это был идиот; и о. Василий удивился, как может он бегать, когда от рождения не владеет ногами.
И спросил его об этом, и идиот захохотал, и лицо его становилось все больше, все шире, и скоро закрыло небо и землю. И сердце о. Василия остановилось.
<1903>
Рассказ «Жизнь Василия Фивейского» переведен на немецкий (Берлин, 1906), польский (Варшава, Львов, 1903), эстонский (Ревель, 1908) и другие языки.
Бен-Товит
Впервые — в «Нижегородском сборнике», СПб., изд. «Знание», 1905.
В письме М. Ф. Андреевой от 12–13 января 1905 г. Андреев, жалуясь на зубную боль, писал: «У меня есть рассказ про некоего еврейчика, который проморгал распятие Христа, так как в этот день у него нестерпимо болели зубы…» (ЛН, т. 72, с. 256).
«Бен-Товит» переведен Г. Бернштейном на английский язык и вошел в сборник произведений Андреева «Раздавленный цветок» <«Цветок под ногой»> (Нью-Йорк, 1916 г.) На итальянском языке опубликован в книге Андреева «Елеазар и другие рассказы» (Флоренция, 1919). Переводчик К. Ребора.
Нет прощения
Впервые — одновременно в газетах «Курьер», 1904, 1 и 2 января, № 1 и 2, и «Одесские новости», 1904, 1 января, № 6183.
Рассказ написан в декабре 1903 г.
12 января 1904 г. московский обер-полицеймейстер Д. Ф. Трепов направил конфиденциальное письмо председателю Московского цензурного комитета В. В. Назаревскому, в котором обратил внимание на то, что в рассказе Андреева «заключается крайне вредная тенденциозная характеристика розыскной деятельности агентов полиции, причем путем целого ряда возмутительных описаний понимание читателя злонамеренно направляется к выводу о неизбежности и похвальности насильственных действий против должностных лиц полиции, служебно-розыскной деятельности которых, по открытому заявлению автора, нет и прощения» (ЛН, т. 72, с. 169). 17 января 1904 г. начальник Главного управления по делам печати известил В. В. Назаревского, что за напечатание рассказа Андреева «Нет прощения» министром внутренних дел «воспрещена розничная продажа газеты „Курьер“» (ЦГИАЛ, ф. 776, oп. 8, ед. хр. 772, л. 313). Объявление об этом появилось в «Правительственном вестнике», 1904, № 13, 17 января. Запрет оставался в силе до 20 марта, а с 4 июля издание «Курьера» прекратилось совсем.
Критика отнеслась к рассказу сочувственно. Так, рецензент тифлисской газеты «Новое обозрение» (17 января 1904 г.) отметил у Андреева «живой интерес к живой действительности нашей общественной жизни». Рецензент «Донской речи», посвятивший рассказу «Нет прощения» очерк, озаглавленный «Казнь Молчалина», назвал рассказ Андреева интересным образчиком соединения «нового искусства» с «основною чертой русской литературы — проповедью» («Донская речь», 1904, 1, 30, 1 февраля).
Примечания
1
Первый вечер памяти Л. Андреева состоялся 15 ноября 1919 г. в Петрограде, в помещении Тенишевского училища; второй, на котором Горький выступил со своими воспоминаниями об Андрееве, — в Московской консерватории 18 февраля 1920 г.
2
Литературное наследство, т. 72. Горький и Леонид Андреев, Неизданная переписка. М., 1965, с. 518. В дальнейшем указания на это издание даются с обозначением ЛН и страницы.
3
Андреев Вадим. Детство. М., 1963, с. 124.
