Том 2. Рассказы и пьесы 1904-1907

Разговор старух

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! Какая славная ночь!

— Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?

— Покашливаю.

Тихо смеются.

— Теперь недолго. Он сейчас умрет.

— Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и только фитиль догорает.

— Не хочет гаснуть.

— А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?

— Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.

— Время идет.

— Время идет.

— А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить вас с новорожденным!

— А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?

— И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?

— Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!

Смеются.

— Время идет.

— Время идет.

Смеются. Одна из Старух оправляет постель.

— Что вы делаете?

— Я оправляю постель, на которой умерла его жена.

— Зачем это нужно? Он сейчас умрет.

— Какая вы добрая!

— Теперь хорошо. Теперь он может идти.

— Когда его пустит Тот.

— Теперь хорошо. Теперь хорошо.

Широким дыханием через комнату проносится гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие струны.

— Что это?

— Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!

— Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла, и ветер звенит осколками их так гармонично.

— Да, это похоже на музыку.

— Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали.

— Мы знаем!

— И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!

— Вы шутите, конечно?

— Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.

— Как богато! Как пышно!

— Как светло!

Тихо смеются.

— Напомните ему.

Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво, въедаясь в самую глубину старого сердца:

— Ты помнишь?

— Как богато! Как пышно!

— Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?

— Он сейчас умрет.

— Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так… (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)

— Ты помнишь?

— Устроим бал! Я так давно не танцевала!

— Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!

— Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот…

Внезапно, перебивая речь Старух, начинает играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие и отчетливые. Старухи прислушиваются.

— Тише! Вы слышите?

— Они играют!

— Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!

Остальные вторят:

— Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!

Музыка наверху смолкает. Почти в то же мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три музыканта, что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки тихи, нежны и печальны, как во сне.

— Вот и бал!

— Как богато! Как пышно!

— Как светло!

— Ты помнишь?

Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:

— Ты помнишь?

— Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?

— Ты помнишь?

— Ты помнишь?

— Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?

— Ты помнишь?

Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:

— Ты помнишь?

— Ты помнишь?

— Как нежно, как хорошо!

— Как отдыхает душа!

— Ты помнишь?

— Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь…

— Ты помнишь?

Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь и шепчет в лицо: