Онуфрий.
Стамескин.
Тенор.
Студенты: Блохин, Костик, Кочетов, Петровский, Козлов, Гриневич, Панкратьев
Капитон-слуга.
Студенты и курсистки.
Первое действие
Еще при закрытом занавесе хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Занавес открывается. На сцене квартира Дины Штерн — богато обставленная гостиная; в открытую дверь видна столовая с сервированным столом. Много картин, цветы. У рояля, под аккомпанемент Дины Штерн, собравшись кружком, поют студенты и курсистки, все земляки-стародубовцы. Дирижирует Тенор. Только двое сидят в стороне: Стамескин и Онучина.
Песня кончается:
Тенор. Баста! Скверно! Больше дирижировать не стану. Блохин врет. Ты, Костя, мычишь, как пьяный факельщик. Нужно дать молодость, утверждение радости, высокий восторг… gaudeamus igitur, juvenes dum sumus!.. Вы слышите: точно золотые гвозди вколачиваются в стену, а вы что делаете? Поете, как нищие на паперти.
Петровский. Да врешь, Тенор. Ей-Богу, хорошо! Gaudeamus…
Тенор.
Лиля. Ах, нет! Так хорошо, это такая прекрасная песня. Я только не все слова понимаю. Онуфрий Николаевич, что значит гумус?
Онуфрий. Земля. Мать сыра земля.
Костик-председатель. Это значит: сколько вы ни вертитесь, а всех возьмет земля…
Тенор. Поэтому и нужно радоваться, а не скулить, как слепым щенкам в помойной яме!
Козлов. Верно!
Костик. Да ты не сердись, Тенор, пели, как Бог дал, не хуже других. А ты вот отчего сам не поешь: голоса для товарищей жалеешь? Ты не жалей.
Дина. Вы слишком требовательны, Александр Александрович. Пели, как мне кажется, очень хорошо, но было бы, конечно, еще лучше, если бы вы помогли нам. Спойте!
Козлов. Пой, Тенор!
Тенор. Ха-ха-ха! Нет, я еще не умею петь.
Блохин. Не жалей голоса, Тенор, от упражнения голос крепнет.
Онуфрий. Молчи, Сережа. А то они вспомнят, что ты тоже пел… нехорошо тебе будет, Сережа.
Костик. Господа, Блохин выдумал новый фокус: становится под моим голосом, так что вам его не слышно, а мне мешает. Зудит, как комар.
Блохин
Козлов. А по моему мнению, раз Тенор не хочет петь, так его из хора выдворить. Найдем другого дирижера, эка! Забрал себе в теноровую башку, что голосом он покорит весь мир, и трясется от страха.
Тенор. И покорю!
Козлов. Словно баба над лукошком с яйцами — ах, как бы не разбить! Не пьет, не курит и не ест, как люди добрые, а… питается! Встретил я его вчера на Никитской, спрашиваю — молчит и мотает головой. Да ты что, Тенор? Молчит. Думаю, с ума сошел наш Тенор, а он вдруг шепотом: простуды боюсь, сыро. Экая верзила гнусная!
Дина. Но ведь это правда, Козлов, голос — очень хрупкая вещь: его необходимо беречь.
Козлов. Беречь? Тогда ну его к черту! — не желаю быть сторожем собственного голоса. Экое сокровище, подумаешь! Вот у меня голос, как…
Тенор. Ха-ха-ха! Как у козла! И потому твоя фамилия Ко-злов.
Козлов. Правильно, именно как у козла. А я вот, слава Тебе Господи, всю жизнь пел и буду петь назло всем моим врагам.
Онуфрий. И на радость друзьям. Великодушный ты, Козлик, человек!
Дина.
Онуфрий. А он не рассердится?
Костик.
Дина
Костик. Совсем не по-студенчески! У меня ноги в сапогах, и я все время боюсь, как бы паралич ног не сделался. Родительская квартира?
Дина. Да. Вы не обращайте внимания.
Онуфрий. А не выгонят нас родители? Народ это мнительный, вроде теноров. Помнишь, Сережа, как твои родители сперва меня поперли, а потом и тебя поперли?
Дина. Нет, ну что вы! Отца и в городе нет: у него большие дела, и он почти все время в разъезде.
Онуфрий. Это другое дело. Сережа, успокойся.
Дина. Да нет, это все равно, в городе он или уехал. Если бы он и был, так не обратил бы внимания — ему не до того. А мама и сама сюда просилась, но я ее не пустила.
Онуфрий. Отчего же? Тихая старушка?
Дина. Она очень хорошая… и смешная. Пения она, правда, боится, то есть не пения, а дворника. Но это ничего!
Кочетов. А он у вас строгий?
Дина. Кто? Папа?
Кочетов. Нет, дворник, — это важнее.
Лиля
