окончившие гимназистки: хорошенькая Катя и Столярова.
У подъема наверх некоторая заминка; поднявшись — темными силуэтами четко и резко вырисовываются на фоне озаренной светлеющей дали и скрываются налево. Смешанный, негромкий гул голосов; изредка смех. Кто-то впереди на ходу тренькает на гитаре. Поблескивают пуговицы студенческих кителей, погоны Нечаева.
Мацнев и Нечаев, несколько отделившись, идут сзади других последними.
Студент. Господа, наверх! Здесь нет проходу. Наверх!
Голоса. Почему?
— Наверх, говорят, надо верхом идти
— Котельников, где вы?
Котельников
Гимназист. Скоро мост, вон уже семафор!
Катя. Голубчики мои, да тут ноженьки все переломаешь! Вот вели-вели, да и завели. Столярова, карабкайся!
Голоса. А сторож?
— Можно идти, я всегда хожу!
— Да нельзя же низом, тут мост, вам говорят!
Коренев. Надя, Зоя Николаевна, что же вы? Внизу нельзя!
Катя
Коренев. Да честное же слово, ничего! Здесь настоящая дорожка.
Гимназист. Идемте же! Ну, что стали!
Котельников. Вон Василь Василич вперед уже удрал!
Василь Василич
Гимназист
Котельников
Надя. Миша, как ты скверно поешь, тебе не совестно?
Коренев
Надя. Ну, так извините. Зоечка, я возьму тебя за руку.
Зоя. Бери. А где же Нечаев?
Студент. Они сзади идут. Не ошархнитесь, Зоя Николаевна, тут скользко.
Зоя. Нет, пожалуйста, не держите, я сама.
Голоса
Гимназист
Катя. А я по рельсе пойду! Ох, проклятая!.. Столярова, иди.
Надя. Я тоже. Ой, сразу сорвалась!
Студент. Давайте мне руку.
Надя. Нате.
Катя. Лучше самой и… загадать… сколько пройдешь. Готово! Сверзилась! Это не считается.
Надя. Пустите руку, я также сама! Катя, я иду!
Студент
Зоя
Студент
Мацнев. Куда это они?
Нечаев. Дальше мост, Сева, внизу нет дороги.
Мацнев. Ах, да, я знаю. Как тут красиво наверху. Покурим.
Нечаев. Покурим. — Всеволод, тебе хочется с ними идти?
Мацнев. Нет, а тебе?
Нечаев. Мне тоже. Посидим здесь. Вот на шпалы сядем. — Тебе удобно?
Мацнев. Удобно. Дай спичку.
Нечаев. На. — И дышишь — и будто не дышишь. Как странно! И какая тишина! — Вон семафор.
Мацнев. Да. — Тишина. — В лунном свете есть томительная неподвижность…
Нечаев. Но и красота!
Мацнев. Красота — и томительная неподвижность. Солнце не то, там всегда что- то бежит, струится, а здесь все остановилось. При солнце я всегда знаю, сколько мне лет, — при луне… дай еще спичку, потухла — при луне я словно не имею возраста, жил всегда, и всегда было то же.
Нечаев. Это верно. И разговаривать при луне можно только о том, что было всегда, — правда, Сева?
Мацнев. И будет — правда! Послушай, Корней, — тебе, может быть, хотелось бы к тем? Ты скажи прямо.
Нечаев. Ты все еще мне не веришь? — Постой, кто-то возвращается.
Мацнев. Это Надя. Чего ей надо?
— Господа, что же вы отстали, Сева! Все ждут вас. Корней Иванович! Вы петь обещали, а Василь Василич всю гитару расстроил.
Нечаев. Отнимите у него! Я потом спою.
Надя. Когда же потом?
Мацнев. Скажи, Надечка, что мы здесь посидим, вас подождем. Идите.
Надя. Господи, как это скучно! Пошли вместе, теперь… Сева, пойди ко мне на минутку.
Мацнев. Что там?
Надя. Нужно. Неужели тебе так трудно подняться?
Мацнев
Надя
Мацнев. Кто все?
Надя