Вера поковыряла пальцем обивку дивана и стыдливо пожала плечами.
– Алиса говорит, что я… А я и не делала ничего.
– А откуда Алиса знает? Вот откуда эта Алиса что-то может знать?! – снова забегал Шишов, подскакивал к Звонцовой и тыкал растопыренными пальцами ей прямо в нос. – Вот я там был и ни фига не знаю! А Алиса знает! Ее же не было тогда на кладбище, когда Кирилл погиб! Вот ты, помню, была, крутилась постоянно возле него. И потом тоже, когда он упал, ты первая к нему подскочила. Зачем? Какого лешего ты возле него круги наворачивала? Говори, злобная паразитка!
Вера оживилась. Она говорила быстро, стараясь ничего не забыть, а напарники только шире раскрывали глаза:
– Я сразу говорю – я не паразитка. Хотя какие-то определенные черты у себя стала замечать. Вот, например, деньги никак не хочу отдавать. А должна. Но все равно не отдам, потому что… на меня навели порчу. Вот как скончался Костеренко, тогда и навели. Я находила у себя куриные конечности, трупы голубей…
– Это мы помним, дальше.
– Ну и что-то чувствовать себя стала неважно. – Вера стала поочередно тыкать себя в разные части тела и подробно докладывать: – Вот тут важно, а вот здесь… нет, чуть ниже, здесь неважно. Вот тут снова важно…
Она поймала зверский взгляд Шишова и поспешила перейти к делу.
– Алиса – она все время ко мне приходила посидеть, когда Кирилл домой с друзьями заявлялся, – это и заметила. «Тебя, говорит, часом не сглазили? Что-то ты выглядишь плохо». Ну, я ей и рассказала. Она мне посоветовала: ты, грит, должна от порчи избавиться. Надо, грит, прийти на кладбище к покойнику, которому девять дней отмечают, и незаметно сунуть в карман его родственника свой платок. И тихонько сказать: «Пусть твой отец заберет мою порчу».
– Стоп! – встрепенулась Сима. – Так и сказала – «твой отец заберет»?
– Ну, конечно!
– Странно… А если бы ты к ней подошла? Она же тоже родственница. И почему именно отец? Что-то ни фига не понимаю… – забормотала Кукуева.
Пока Серафима морщила лоб, Вера старалась припомнить все до мельчайших деталей.
– А еще сказала, что во внутренний карман платок положить лучше, тогда порча быстрее снимется. Я так и сделала.
Она тяжко вздохнула, уперлась взглядом в носки Шишова и продолжала совсем грустно:
– А когда Кирилл погиб, ко мне Алиса пришла и сказала, что, мол, знает: это я его погубила, потому что свою беду на него навесила, и она не ожидала, что я такой сволочью окажусь. Потом она сказала: но теперь ничего не поделаешь, она мне все-таки подруга и никому ничего не скажет. Только меня все равно будут искать, поэтому мне надо срочно уехать.
– А ты ей говорила, что мы детективы? – спросила Серафима.
– Ну да! Когда я ей сказала, она и вовсе за голову схватилась. Все, говорит, на тебя уже вышли. Срочно надо бежать. Мне то есть. Ну, я вспомнила про эту бабку Степаниду и удрала. Вот если бы мне та чокнутая невестка не позвонила, так вы бы меня и вовсе никогда не поймали.
Серафима подавила вздох.
– А когда Сима ко мне нарисовалась, Алиса кинулась меня спасать. Мне даже страшно стало – у меня же в квартире убийство! Ну и закатали мы туловище в ковер. В смысле – тело. После уже Алиса машину подогнала…
– А у Костеренко есть машина? – вздрогнул Шишов.
– Есть. Ну такая… «Жигуленок» чахлый. Я такие не люблю. Лучше бы «Мерседес» какой-нибудь, – мечтательно закатила она глаза. – Вот так дверцы открываются…
– А милицейский «бобик» не хотела бы? «Мерседес» ей подавай! – нахмурился Шишов. – Говори, чего там дальше было?
Вера с тоской посмотрела в сторону кухни и заговорила еще быстрее:
– Вот, значит, подогнала машину, и стали мы этот куль тащить из дома. Ой, ну и тяжесть, я вам скажу! Сима, тебе непременно надо сесть на диету. Лучше на раздельное питание. Я один раз пробовала – такая мерзость… И захочешь много съесть, не получится. Тебе надо, а то уж тебя и не поднять. Мы бы никогда не утащили, если бы не сосед сверху, дядя Петя. Он третьим пристроился. Мы ему сказали, что тащим ковер в химчистку, вот он и помог. А потом подъехали к свалке и выкинули. Сели в машину и уехали. Алиса еще сказала, что мне жизнь спасла. Сама поехала машину в гараж ставить, а меня попросила дома чай поставить и все такое, ну, чтобы мы отметили это дело. А я вдруг заново представила ее с доской этой, так мне не по себе стало. Страшно… Эдак ведь Алисе поперек чего скажешь, она и меня долбанет! Ну, и ковер жалко. Вспомнила, как Сима мне говорила, что на тридцать восьмом автобусе работает, и прибежала на конечную остановку. Спрашиваю: «Никто не знает, где у вашей кондукторши Серафимы муж работает?» А мне говорят: про мужа, мол, ничего не слыхали, а вот дружок ее сердешный Шишов вместе с ней в автобусе парится. Я хотела было узнать, где парилка, но они сказали, что сегодня выходной у вас, и дали адрес. Я прибегаю по адресу и – батюшки, какие люди! Этот Шишов, оказывается, тот самый кретин, который с венком все на поминках таскался!
Шишов не утерпел и отвесил-таки оплеуху рассказчице за «кретина».
– Вот гад, всю прическу испортил, – проворчала Звонцова, поправила волосы и весело спросила: – А есть скоро будем? А то мне что-то не хочется на чаепитие к Алисе.
Шишов усмехнулся:
– Дурная, дурная, а соображает, что чай с начинкой получит. Иди, ставь пельмени. Да смотри, не перевари, нам с Серафимой подумать придется, что делать с тобой, куда тебя пристроить.
