Зинаиду перекосило, но она все же достойно вышла из положения:
– Женщины, вы ведь с дороги. Давайте чайку, а там и разберемся, что там у вас с крупным рогатым скотом. Кстати, а кто из вас председатель стада?
Женщины, недовольно бурча, двинулись на кухню, расселись табунком и потянулись к печенью.
– Давай, Зиночка, я за конфетками сбегаю, – вклинилась в кухню Степанида Егоровна, улыбаясь нежно и призывно. – Все ж таки тебя надо по-человечески проводить…
Проводить соседку по-человечески вышла и Любочка. Она еще не придумала себе недуга, поэтому хваталась попеременно за все места подряд.
– Ты уезжаешь, Зинаида?.. Ой, что ж так печень скрутило… – морщилась она, массируя правую грудь. – Ну, ничего, сильно не переживай, мы и без тебя управимся… Тяжело, конечно, будет, но… Да что ж так лимфоузлы воспалились, – продолжала она стонать, хватаясь за коленную чашечку.
– А вы, барышни, по какому вопросу? – возник в дверях и Федул Арнольдович.
Вероятно, мужчина тоже решил зарабатывать себе на жизнь частным сыском, потому что на основной работе в последнее время глаза начальству не мозолил.
– Так по какому поводу сие нашествие? – продолжал допытываться он.
– Вот! Вот он и есть здесь самый главный! – радостно качнула кружевами на панаме Валентина Сивуха, тыча в белую грудь Федула. – И вы, девушка, тоже собирайтесь! – командным голосом приказала она Любочке.
– Позво-о-ольте! – остолбенела та. – Что значит – собирайтесь?! Куда это?!
– Сейчас, если не умолкните, опрокину чайник с кипятком! – грозно прошипела Зинаида, и женщины, точно завороженные, уставились на чайник.
– Ну-ка, объясните теперь, что там у вас за история с коровами? – спросила Зинаида, когда разлила чай и гости с жадным швырканьем приступили к трапезе. – С чего это вас к нам потянуло? Вы что, в самом деле решили нас завербовать пастухами?
– Ну дык… Такова воля покойного… а у нас на селе с этим еще пока считаются, с последней-то волей…
– Да уж… коль сказал, что надо вас, так уж вынь вас да положь…
– А мы и сами-то не больно хотели! Какие из вас пастухи, прости господи. Всех коров порастеряете да перегробите! – зашумели бабенки. – Сами не знаем что делать, вот к вам и принеслись! Ладно еще Сивуха ваш машинный номер записала!
– Дак а как же! Специально очки надевала, в самом заду у машины ползала, как же без номеров-то! Теперича жисть такая, что себя самого на десять рядов запишешь да проверишь, – важно поясняла Сивуха.
– Это что же… – затрясла губами Любочка. – Вот вы в очках. Толком ничего не разглядели. А теперь выходит, что я быков пасти буду?
– Не, с быками не управишься, – авторитетно заявила худая и длинная старушка в темном платке. – Телят, поди-ка, сможешь. Токо сразу упреждаю – к имя подход особый требуется! Вот мой-то Шибздик, теленок от видного производителя, к ему ласка нужна, как малому дитю, а то ить…
– Стоп, – поднялась со стула Зинаида, и, как на партсобрании, постучала вилкой о графин. – Давайте по порядку. С чего вы решили нас в пастухи определить?
– Ну давайте я ужо расскажу! – снова выступила Сивуха и, утерши распаренный нос собственной кружевной шляпой, принялась докладывать.
В тот день, когда бригада сыщиков во главе с Зинаидой заявилась в деревню Корзинкино, местный пастух Филька, а по правильному Филимон Лукич Зайцев, с утра чувствовал себя неважно. Еще вчера вечером у Степановых подох бычок, а Филька к нему очень привязался. И то сказать, красавец был бык – черный, во весь лоб белая отметина, рога, точно копья, загляденье. А тут ни с того, ни с сего взял, чего-то обожрался и помер. Ясное дело – Филька кручинился, а потому выхлестал самогонки немереное количество. Вообще-то, самогон Зайцев не уважал, он всерьез считал себя человеком грамотным, в пастухи пошел из-за романтики, пробовал себя в живописи, а потому предпочитал только марочные вина. Так, во всяком случае, он объяснял сельчанам за стаканом все той же родной плебейской самогонки. На утро его мучил стыд, сухость во рту и страшное недомогание. Филька никогда не имел приличных денег, поэтому за магазинным вином бегать было не с чем, а вот Сивуха частенько выручала. И в то утро он неоднократно прибегал к помощи дамы, дабы опохмелиться, однако Валька Сивуха чего-то упрямилась, все талдычила, что, дескать, он еще за прошлое с ней не рассчитался, но Филька был упрям и далеко от дома Сивухи не отдалялся, продолжая брать Валю измором. В то самое время, когда в Корзинкино приехала машина Федула, пастуху пришлось несладко – он понял, что теперь Сивуха вряд ли освободится быстро: у нее рассиживались важные гости и серьезные разговоры велись. Теперь Сивуха и не вспомнит, что где-то под забором изнывает в жутких страданиях пастух. Валентина и в самом деле выкинула Фильку из головы. А потому была несказанно удивлена, когда, выпроводив гостей за порог, обнаружила у себя в огороде целое скопище односельчан.
На грядке лежал Филька Зайцев, и с первого взгляда было ясно, что мужчина не в себе – его била сильная дрожь, пот градом катился по лицу, он силился что-то сказать, но только натужно мычал. Зато бабы рядом с ним голосили, точно по покойнику.
– Филюшка-а!! Ты чего, паразит корявый, придуряешься али всерьез решил скончаться-то-о-о-о?! Да кто ж тебя, ирода, хоронить-то ста-а-ане-е-ет? Да и хрен с тобой, схороним, токо кто ж завтра стадо-то выгони-и-ит? Сам по бычку убивался, а теперя броса-а-ашь! На кого ж коров кидашь, изувее-е-ер?
И тут Филимон, собрав последние силы, приподнялся. Он смотрел куда-то в даль. Там, где дорога убегала за горизонт, маленькой точечкой удалялась машина городских гостей. Солнце рисовало над машиной мистический ореол, и потому хворому пастуху-романтику заскочила в мозги нездоровая ассоциация: дескать, городские приезжие чуть ли не ангелы! И посему коров доверить возможно только этим святым людям!
– И-и-и… Хо… чу… шли… ходили… – невнятно пробормотал он и без сил рухнул на заботливые руки баб.
