— вот что заставило Дара отмерить ей чуть больше лет, чем на сколько она выглядела.
Он склонил голову набок:
— Откуда такие мысли?
Девочка рассмеялась:
— А откуда берутся все мысли?
Путник немного смутился и, не желая вызывать своими ответами еще больше вопросов, решительно поднялся на ноги, но внезапно нахмурился:
— Дом-то у тебя есть, чудо заморское?
— Не знаю, — девчушка пожала маленькими плечиками, — смотря, что считать домом…
— Ну, хорошо, — путник начинал сердиться: пустая болтовня всегда раздражала его, — я тебя отвезу в ближайшее селение, а там уж пусть весничане разбираются.
Девочка не высказала никаких возражений, и Дарен решительно подсадил ее на Броньку и лихо запрыгнул сзади. Конь, меланхолично жующий траву, недовольно поводил боками, пытаясь избавиться от лишней ноши, но вершник был непреклонен.
— Броня, давай, милый. Переставляй ножки.
Если бы конь был человеком, то глубоко бы вздохнул и послал бы назойливого хозяина на дьяболовы пашни. Но он был всего лишь конем, а потому ограничился мрачным пофыркиванием и пошел дальше, выходя обратно на тракт.
Девочка мгновенно ухватила его за гриву и усердно стала заплетать ее в косички. И чем дальше, тем больше Бронино сердце стало оттаивать: ему нравился эдакий нестандартный массаж. Конь даже стал похрюкивать от удовольствия (вершник уже не раз удивлялся вслух: мол, лошадь, а хрюкает, как свин), а затем и вовсе коварно замедлил шаг, дабы продлить приятные ощущения. Дарен снова задумался о нелегкой судьбе, а потому не заметил мести любимой животинки.
Черные волосы чуть выше плеч давно засалились и упорно (дьябол бы их побрал!) лезли в глаза, игнорируя кожаный ремешок на лбу, перетягивающий их. Мерцернарий уже больше пяти оборотов* (оборот — сутки) пробыл в седле, и это не могло не сказываться на его как внешнем, так и внутреннем состоянии. Волчья срочность! Вершник был уверен, что новый инцидент на границе Заросского кралльства и Акиремского княжества был вызван очередным пьяным дебошем пограничных войск одной из сторон, в результате которого кто-то оказался в простреливаемой зоне и… В общем, все как всегда, да только последствия оказались тяжелее, чем раньше. В результате спланированной (инсценированной, случайной) перестрелки погиб кварт-велитель, приходившийся дальним родственником самому князю Акиремы. Правящие верхи раздули скандал до полного безобразия и объявили его политическим со всеми вытекающими оттуда последствиями. Стрелявший в несчастного пьяного кварт-велителя был сделан личным врагом его Светлости и приговорен к казни. Акирема потребовала выдачи государственного преступника, но Заросия, осенив себя Оаровым знамением, отказалась брать на душу грех… Моя хата с краю — ничего не знаю. Но, пока бедолагу не нашли, на границе царила такая напряженность, что впору было искриться воздуху. А царственное дурачье отворачивало носы от мирных переговоров, не замечая скопления черни над их головами: давно точившее на Зоросею с Акиремой зуб Обьединение Трех уже потирало потненькие ладошки в предвкушении нападения и последующего за ним сладкого куска…
При других обстоятельствах Дарен бы непременно отказался, и не просто отказался, а рассмеялся бы в лицо тому, кто осмелился предложить ему такое провальное дело. Но, увы! Обстоятельства сложились так, как сложились, а исправить их было под силу лишь Оару и путник сильно сомневался в том, что бог снизойдет до решения мелких дрязг смертных.
Оказаться в Здронне никому не улыбалось. Им пугали мелких воришек, преступники готовы были перерезать себе глотку — лишь бы туда не попадать. Здронн было за что ненавидеть и бояться.
Выстроенная в скале тюрьма еще с конца правления последнего кралля из предыдущей династии пугала всех, кто совершил какой-либо маломальский проступок: последний кралль — хиленький юноша с ясными голубыми глазами — неожиданно вырос в жестокого и деспотичного правителя, развлекающегося казнями по утрам. Как так вышло — история тактично умалчивает. И есть ли смысл рассуждать о том, чего уже никогда не узнать? Лишь кровавыми чернилами в летописи пестрело имя: Литоган Жестокий.
Как и почему туда попал наш герой — отдельная история. И войнику совсем не хотелось ее вспоминать.
В общем, дела были, прямо-таки хуже некуда. Дарена срочно реабилитировали, зачитали приказ кралля, дружески похлопали по плечу, припугнули смертной казнью в случае неудачи и отправили разгребать заваренную кралльскими недоумками кашу. Хотя, кто надоумил кралля или его советников найти его, сбрендившего вояку, и реабилитировать, несмотря на прошлые грехи, никто не знал.
На груди вершника сквозь слой пыли виднелись возвращенные нашивки и награды, в петлице снова пестрела алая лента — символ мерцернария, плечи гордо расправлены (привычка). Поперек левой брови и вдоль подбородка протягивались светло-розовыми нитками еще не застарелые шрамы — память о последней войне, делая его лицо похожим на некрасивую маску дешевого балаганщика, под карими глазами пролегли темные тени. Черные штаны были заправлены в высокие шнурованные сапоги, а на поясе сверкала пряжка ремня. Короче говоря, ничего примечательного в Дарене, на первый взгляд, не было. А красивым его назвать было и того труднее.
Нос внезапно защипало, и путник, досадливо чихнув, огляделся по сторонам. Справа от тракта цвели и благоухали синие шарики (название Дарен забыл), на которые у него с детства имелась жуткая аллергия. Он обиженно поморщился и поправил съехавший на нос ремешок.
— Здоров будь, Дарен! — тихо подала голос девочка, не оборачиваясь.
— Благодарю, — вздохнул он и с удивлением почувствовал, что ему и правда стало лучше.
Броний радостно заржал и ускорил шаг. Вершник прищурился: впереди виднелась долгожданная весница.
— Вот бы бадью с теплой водой, плотный ужин и на боковую! — мечтательно обронил он и тут же замолк, вспомнив о девочке.
Мимо лебедями-павами проплывали-прохрамывали домишки — какие совсем чахлые от времени, а какие и побогаче, крыши пестрели свежей соломой, а из хлевов доносилось нестройное мычание, похрюкивание и блеяние. Около жилищ выстраивались чуть ли не очереди из зевак: какое событие — сам мерц пожаловал!
Какая-то буйная коза, бешено сверкая глазами и фанатично, визгливо мекая, вылетела из-за поворота прямо под ноги коню и плюхнулась на заднюю точку. Бронька едва успел в испуге шарахнуться от взбешенного животного. Но коза, решив идти тараном, снова встала на ноги и боднула лбом его ногу. Конь брезгливо приподнял конечность, но отвечать на подлость не стал: не того полета птица.
— Дунька! Куда ты, окаянная?! — вслед за козой кинулась пухленькая миловидная женщина с веревкой в руках. — Вернись, дурочка, вернись!
Коза же, заприметив немилую хозяйку, подскочила на месте и, испуганно мекнув, помчалась дальше.
Дарен усмехнулся: в каждой веснице одно и то же, одно и то же…
Конь, еще раз брезгливо дернув ногой, пошел дальше, не забывая при этом мрачно всхрапывать.
— Бабушка, — внезапно путник спешился и обратился к маленькой старушке на грубо сколоченной лавочке, — найдется ли здесь человек, который мог бы приютить девочку у себя? Я нашел ее в лесу, — он показал глазами на коня.
Старушка подслеповато сощурилась, разглядывая ребенка, а потом, всплеснув руками, удивленно прошамкала:
— Та это ш Велимка, штароштина дочш нажванная!
'Даже так! — отметил про себя Дарен, но вслух ничего не сказал. — Тем более странно: что делала дочь старосты одна в лесу в двух побегах верховой езды от весницы?'
— А где живет староста, бабушка?
— Та езжай до самой сердцевины весницы, сражу дом-то егойный и заприметишь.
— Спасибо. Дай Оар вам здоровья.
— И тебе не хворать, сынок.
