– Ромка обо всем догадался, когда увидел меня у Олеси. Может быть, она ему что-то рассказала. Хотя не думаю, он бы тогда увереннее себя чувствовал. А так... Я к нему приехал, а он мне: «Пап, не приезжай больше. И не следи за мной. Моя личная жизнь тебя не касается». И вдруг, как обухом по голове: «Ты бы лучше за своей младшей дочерью так смотрел, как за мной!» А я... я даже не нашелся, что сказать. Потом сразу же поехал к Олесе выяснять отношения.
– И что она вам сказала?
– Она не сказала. Она только засмеялась в ответ. Говорит: «А ты что, всерьез думаешь, что ребенка Никите приписывают? Да у нас же не дураки вокруг! И Ромка твой уже не дитя малое. Он мне сам все сказал». – «А ты? Ты его убедила, что это не мой ребенок?» – спросил я. «А чей? – вытаращилась она на меня своими глазищами. И вдруг захохотала прямо в лицо: – Нет уж, твой сын, ты и убеждай! Между прочим, Никита меня от позора прикрыл, Ольгу мою своей признал, а ты от родного ребенка открещиваешься. Господи, и на какую мразь я променяла такого парня...» И тогда я... я ее ударил.
– С ума сошел! – откровенно охнули возле шкафа.
Клавдия уже замучилась сидеть в этой мышеловке. К тому же самое главное она уже услышала. И даже больше того – через сотовый телефон все передала Ане. А теперь решила всласть послушать, не напрягая ни уши, ни легкие. Тем более что и Жора рядом. Вон – охраняет.
Трохин глянул на нее и на Георгия, появившихся из шкафа, будто сквозь сон. Как заведенный, говорил и говорил:
– Да, я сволочь, конечно, но... Она меня больше к себе не подпускала. Совсем. Зато Ромка возле нее так и вился. И я вспомнил слова старухи – «или ты их, или они тебя». Она ведь не зря про НИХ говорила, не одного Никиту в виду имела. Что ж, Адамчик получил еще одно задание. И с честью его выполнил.
– Да уж, велика честь – в безоружного парнишку стрелять... – злобно фыркнула Клавдия.
– А вы-то откуда? – наконец прозрел Трохин. – Вас же не было! Или вы тоже родня Олеси?
Акакий Игоревич примирительно замахал руками:
– Тихо-тихо-тихо, это мой свидетель. Я же вас предупреждал – у меня на вас уже много материала.
– Учтите, на суде я от всего откажусь, – устало опустился в кресло Трохин. Запал его кончился.
– Так у меня ж это... телефончик был включен. Хотите послушать, как работает? – показала Клавдия маленький, но мощный аппарат, подарок сына, и заговорила в трубку: – Аня, ну ты слышала? Слышала, как его папа допрашивал?
Из трубки тотчас же донеслась гневная тирада:
– Мама, немедленно убирайтесь оттуда вон, мы уже подъезжаем! Он же опасен! Ну сколько раз можно просить – не суйтесь вы в...
– Это, простите, уже не вам, – улыбнулась Клавдия и смело уселась напротив Трохина. – Надо думать, именно вы дали указание, отравить меня, так?
– Конечно. Я просто не знал, зачем вы там все время отираетесь. Возле Олеси вас видели, возле Ромки крутились... Вы могли много чего видеть, – здраво рассудил Трохин. – Только как вам удалось избежать кончины?
Клавдия кокетливо поправила прическу.
– Я очень внимательная. Вы не поверите – оч-чень. И когда мне Олеся проговорилась, что у Карины бабушка то и дело кого-то парализовывала, а с одной даже так постаралась, что у нее речь отнялась, я решила быть осторожнее. Нет, молодости жуть до чего хотелось, но жить еще больше. Вот я и решила подумать – а для чего меня не просто поят эликсиром молодости, но еще и посылают... Простите, не туда, куда вы подумали, а под какую-то иву. Я, конечно, там уселась, обмоталась подушками и стала ждать. И что же? Появился этот... недоделанный паренек восьмидесяти лет и давай куражиться над несчастной барышней! Вот сколько раз говорила – не злите дам, себе дороже! Не слушал, и что получилось? Сидит теперь и мычит показания.
– Я еще раз повторяю – подтверждать ничего не стану. Свидетелей у вас нет, а телефонный разговор... Голос запросто можно подделать, сейчас такие умельцы...
И тут раздался холодный, спокойный голос:
– Я буду свидетелем.
В дверях стояла Ольга Павловна, а рядом с ней Олеся, которая держала на руках маленькую Оленьку.
– Прости, Андрей, нам пришлось быть свидетелями. Я узнала, что у Олеси растет наша кровинка... – Женщина горько усмехнулась. – Правда, сначала я думала, что она мне приходится внучкой, и примчалась домой, взяв Олесю и девочку, чтобы тебя порадовать, а... тут все и услышала. Понимаю, ты рад не будешь. Зато... У меня теперь есть Оленька, и кем она мне приходится – внучкой ли, сестрой ли моим погибшим сыновьям, – мне неважно. Я буду жить для нее. Но тебя рядом с нами быть не должно, ты нам мешаешь. Я никогда не прощу тебе моих мальчишек.
– Оля... – пролепетал Трохин, боясь поверить, что вот сейчас, только что рухнул его самый надежный оплот.
– Ты был прав. Я никому и никогда не позволила бы причинить моим мальчикам зло. Но и тебе не было позволено отбирать у них жизнь. Единственно, какое снисхождение я могу тебе дать, это оставить жить. Пусть даже в тюрьме. Но поверь, тебе лучше признаться, иначе я тебя сама убью, заявляю совершенно серьезно. И, думаю, ты мне веришь...
Она стояла белая как стена, прямая как меч. Как меч карающий.
На какое-то время все онемели от слов матери, потерявшей и детей, и теперь мужа. Остолбенели и пропустили самое главное – маленькая Оленька, выскочив из рук матери, кинулась к отцу на шею и крепко обвила его ручонками:
– Папка пъисол...
Олеся кинулась к девочке, но резкий окрик Трохина заставил всех остановиться:
