l:href='#n_157'>[157]). Мид был профессором философии в Чикагском университете, он никогда не считал себя никем, кроме как философом, и действительно проводил довольно сложные исследования в рамках этой науки. Тем не менее его вклад в американскую философию остался, как считают, весьма поверхностным, а вот его влияние на американскую социологию и социальную психологию оказалось огромным. Работа, в наибольшей степени обеспечившая это влияние, была опубликована только после его смерти. Фактически это был цикл авторских лекций, собранный его последователями в книгу, которую они назвали «Разум, самость и общество».[158] В этой работе Мид очень подробно анализирует, каким образом социальные процессы создают человеческую самость (осознание человеком самого себя и своего особого места в обществе), подчеркивая, что понять индивида вне понимания его в социальном контексте невозможно. При этом Мид использует понятие ролькак ключевое. Позднее работы Мида по социальной философии стали основанием для разработки так называемой «ролевой теории», которая нашла свое место в американской социологии. Влияние Мида осталось очень сильным и по сей день, и его обычно оценивают как одну из самых значительных фигур в той школе социологии и социальной психологии, которую сегодня называют символическим интеракционизмом.
Аргументация Мида[159] состояла в том, что разница между человеком и любым деятельным существом иной породы[160] включает в себя два следующих различия.
1. Все виды деятельных существ, включая и человека, оснащены мозгом, но только человек обладает разумом.
2. Все другие виды, включая и человека, имеют тела, однако лишь человек обладает ощущением своей собственной исключительной и неповторимой личности.
Первое из представленных выше различий связано с тем, что мозг представляет собой определенные психологические сущности (enti-ties) – орган, состоящий из материальных веществ, обладающий определенными свойствами и представленный тем, что во времена Мида было названо центральной нервной системой. Однако в отличие от тех исследователей мозга, которые рассматривали его как сугубо биологическую субстанцию, Мид писал: «Абсурдно смотреть на разум (mind) только с позиций индивидуального человеческого организма». Поэтому «мы должны оценивать разум… как возникающий и развивающийся в рамках социального процесса». Человеческие формы познания характеризуются процессом, в ходе которого социальный разум наделяет биологический мозг возможностями познания окружающего мира в совершенно особых формах: «Субъективный опыт индивида должен быть поставлен в определенные отношения с естественными социобиологическими действиями мозга для того, чтобы сделать вообще возможной приемлемую оценку; и это может быть сделано только в том случае, если признается социальная природа разума».[161] Таким образом, разум предполагает наличие по меньшей мере «двух мозгов». Разум может пополнять мозг информацией в той (и до той) степени, в какой индивид инкорпорирует в свои действия точки зрения других людей.
Однако анализ Мида – это нечто большее, чем просто попытка рефлексии путем постановки себя на место другого.
Второе из отмеченных выше различий – различие между телом и личностью, помогает ответить на вопрос, что же позволяет физическому телу стать социальной личностью? Только возможность взаимодействия с другими социальными личностями! Поскольку «личности могут существовать только в определенных отношениях с другими личностями»,[162] качества разума могут существовать лишь в тех случаях, когда жест «оказывает одинаковое воздействие и на индивида, который делает его, и на того индивида, которому он адресован».[163] Поэтому ни один индивид не может обладать исключительно рефлексивным интеллектом – то есть не может считаться имеющим разум – без взаимодействия с другим индивидом, также обладающим умом. Причем этот другой уже должен быть личностью еще до того, как наша личность может вступить с ним в коммуникацию. Таким образом, человеческое познание отличается от любого другого типа познания, поскольку оно требует, чтобы мы отфильтровывали наши мысли через тот способ, каким, по нашему мнению, можно эффективно довести их до понимания других человеческих существ.
Социальная жизнь зависит от нашей способности воображать самих себя в других социальных ролях, и это принятие роли другого зависит от нашей способности к внутреннему разговору с самим собой. Мид представлял себе общество как обмен жестами, который включает в себя использование символов. Таким образом, символический интеракционизм изучает, по сути дела, отношение общества к самому себе как к процессу символических коммуникаций между социальными деятелями. Этот взгляд внес важный вклад в анализ таких социологических понятий, как роль, социализация, коммуникация и действие. Он оказался довольно эффективен при разработке социологии девиации для понимания карьеры^ а также при изучении криминального поведения. Интеракционистский подход дал также теоретическую базу для других, более поздних социологических концепций, в частности таких, как теории навешивания ярлыков, а также социальных стереотипов. Он, в частности, доказал свою ценность в медицинской социологии для изучения взаимодействия врач – пациент и роли больного. В то время как Мид подчеркивал свой социальный объективизм (общество обладает собственным объективным существованием, а не просто отражает или «суммирует» субъективные сознания входящих в его состав деятелей), современный символический интеракционизм стремится рассматривать общество как систему, возникающую из множества различных деяний, совершенных социальными деятелями.
В самом деле, в какой-то мере символическую нагрузку несут практически все окружающие нас предметы, явления и поступки людей. И, лишь поняв, что именно они символизируют для нашего партнера по взаимодействию (реального, потенциального или воображаемого), мы сможем это взаимодействие осуществить. Практически любое действие, которое мы совершаем, связано с осмыслением не только поступков, но и возможных намерений партнера, способностью «влезть в его шкуру», посмотреть на окружающий мир его глазами. Мид называл такое осмысление «принятием на себя роли другого». Это означает, что, к примеру, ребенок не только обучается распознавать у кого-то определенный аттитюд (от attitude – франц., установка, готовность к действию) и понимать его значение, но что он обучается сам принимать его для себя. Очень важной частью этого процесса обучения является игра. Каждый, конечно, наблюдал детей, играющих в своих родителей, в старших братьев и сестер, а позднее – в войну, ковбоев, индейцев. Такая игра важна не только для тех конкретных ролей, которые она охватывает, но и для обучения ребенка любой роли. Поэтому не имеет значения, что данный конкретный ребенок никогда не играет в ковбоев или индейцев, а играет в «дочки-матери». Но при проигрывании роли в первую очередь разучивается обобщенный паттерн поведения. «Дело не в том, чтобы стать индейцем, а скорее в том, чтобы научиться, как играть роли».[164]
«Проигрывание ролей» помимо общей обучающей функции имеет также функцию передачи социальных значений «для реальности». То, как российские дети будут в своих играх изображать роли милиционеров и жуликов, будет сильно зависеть от того, что эта роль означает в их непосредственном социальном опыте. Для ребенка из интеллигентной обеспеченной семьи милиционер – это фигура, исполненная авторитета, уверенности, готовности к защите рядовых граждан, к которой можно обратиться в случае беды. Для ребенка из маргинальной семьи та же роль, вполне вероятно, будет подразумевать враждебность и опасность, скорее угрозу, чем доверие, кого-то такого, от кого скорее нужно убегать, чем прибегать к нему. Мы можем также предполагать, что в играх американских детей роли индейцев и ковбоев будут иметь различные значения в белом пригороде или в индейской резервации.
Таким образом, социализация[165] протекает в непрерывном взаимодействии человека с другими людьми. Но не все другие, с кем имеет дело ребенок, одинаково важны в этом процессе. Некоторые из них явно обладают для него «центральной» важностью. Для большинства детей это – родители, а также в той или иной степени – братья и сестры. В некоторых случаях эта группа дополняется такими фигурами, как дедушка и бабушка, близкие друзья родителей и друзья по играм. Есть и другие люди, которые остаются на заднем плане и чье место в процессе социализации может быть лучше всего описано как фоновое воздействие. Это все виды случайных контактов – от почтальона до соседа, которого видят только от случая к случаю. Если рассматривать социализацию как разновидность драматического спектакля, то его можно описать с точки зрения античного греческого театра, где некоторые из участников выступают в качестве главных героев пьесы (протагонистов), в то время как другие функционируют как хор.
