дяденька приходил, он тоже торт приносил, – тараторили малыши.
– А какой дяденька приходил? – насторожился Фома, пытаясь разрезать тупым ножом веревочку на коробке.
– А такой, лысый. У него еще на спине шерсть растет, – охотно поясняли дети. Однако дальше про шерстяного дяденьку ничего узнать не удалось: в дверь позвонили, и вся ватага понеслась в коридор.
В коридоре послышалось шушуканье, и в кухню впорхнула ярко накрашенная дама, с кучей пакетов и сумок с продуктами.
– Здравствуйте, а вы кто? Что-то я вас не узнаю… – быстро взглянув на торт, жеманно заулыбалась она.
– Я к вам… так сказать, поговорить, – начал Фома.
– А, ну так это никогда не поздно! Вы подождите, я сейчас борща наварю. Посидим, поедим, потолкуем, – приветливо отозвалась женщина, не забывая кокетничать. Ее руки запорхали над столом, ловко вытаскивая из пакетов рыбу, макароны, тушку курицы и что-то там еще.
Фома представил, сколько времени уйдет на приготовление борща, и замотал головой:
– Нет-нет, если можно, вы делайте, что вам нужно, а я буду с вами говорить.
– Да и правда, рот-то у меня не занят, можно и поговорить, – звонко рассмеялась она, повязывая фартук. – А эту свою коробочку уберите куда-нибудь, она мне мешает.
Фома вскочил и снова принялся за шпагат.
– Давайте, вы сами, а? Я уже полчаса бьюсь с этой веревкой! Это я вашим детям принес. У вас их сколько, если не секрет?
– Вы себе не можете представить!.. Ребята! Идите, я вам торт разрезала! – Женщина сноровисто расправилась с тортом и разложила куски по тарелкам. Дети прибежали, схватили свои тарелки и с гиканьем унеслись в комнату. – У меня пятеро! Прекрасная цифра! Вы не находите?
Фома не видел ничего особенно прекрасного в цифре пять, но согласно закивал головой.
– Так что вы хотите? Предложить мне руку и сердце? Или только сердце, потому что рука у вас, я вижу, уже окольцована? – опять кокетничала хозяйка, ловко отсекая голову рыбине.
– Я хотел спросить у вас про Псова. Что у вас с ним было? – ляпнул Фома и тут же мысленно отругал себя за бестактный вопрос.
Матрениной этот вопрос идиотским не показался. Закинув голову, она от души расхохоталась.
– Милый незнакомец! А вы ревнуете? С ума сойти! Мы еще почти незнакомы, а вы уже так дико меня ревнуете! Успокойтесь, к Псову нельзя ревновать, он человек не моего уровня! Вы же видите меня, разве я смогла бы связать свою судьбу с каким-то дремучим Псовым!
– Да, я вижу, конечно, не могли. И все же, как вы с ним познакомились?
Любовь Сергеевна в это время чистила картошку, и из-под ее пальцев проворно выползала тоненькая змейка кожуры. Но женщина не обращала внимания на змейку, ее внимание занимал только гость, руки же сами делали привычную работу.
– Ой, это прямо фельетон! Был у меня одно время постный период – ну нет мужчины, и все! А вы ведь сами видите – у меня дети, а детям нужен отец. Подала объявление в газету. Просила откликнуться состоятельного мужчину. Боже мой!.. Вас как зовут?
– Фома.
– Боже мой, Фома! Кто только не откликнулся! Мужики шли косяком! И хоть бы один состоятельный! Ну, ясное дело, я всех стала посылать… В общем, я им всем отказывала. Прошло время, и очередь желающих иссякла. И только решила дать новое объявление, как заявился Псов. Тут уж я меньше капризничала. Ведь Псов был такой представительный, обходительный. Короче, я пригласила его к себе. Детей-то сразу ему не стала показывать. Мы с ним раза три встретились, и только потом я Ваньку своего, средненького, от мамы привела. Привела, усадила за шахматы и пообещала, что, если он из себя знатного шахматиста изобразит, подарю ему сто рублей. Когда Псов пришел, я его в комнату проводила, на сына киваю, посмотри, мол, сынулю никак от шахмат оторвать не могу. Псов на Ваньку уставился, а Ванька деньги усердно отрабатывает: «Я, говорит, знаю, что конь буквой Г ходит, а если ему буквой Д пойти?» И задумчиво так на Псова смотрит. Еще через день я Таньку привела. Сказала ей: «Татьяна, ты у меня будешь гимнасткой. Раза два ногой дрыгнешь, будет у тебя отец!» А она, шельма, еще фыркнула: «На фига мне отец? Ты бы мне лучше сто рублей дала. Ваньке вон за шахматиста давала!» Ну, одним словом, я детей готовила к визитам Псова как надо. Однажды, в очередной его приход, я его как следует накормила, и тут он мне вдруг говорит: «Люба, у меня к вам одно дело…» Ну, я чувствую, что сейчас предложение станет делать. Он заметался по комнате, потом успокоился и говорит: «У меня к вам, Люба, небольшая просьба…» Поднялся и в коридор вышел. А оттуда как заорет! Оказывается, он притащил какие-то продукты, видно, хотел меня угостить. А дети… они залезли в эти пакеты и съели его провизию. Я просто возмутилась: стоит ли орать на детей из-за каких-то продуктов! И вообще! Чего ему не хватало-то? Убежал. Больше не возвращался, каков мерзавец, правда?
Фома понимающе хрюкнул. Видимо, Псов и Матрениной притаскивал свой продуктовый набор. Но откусывать уже было нечего, и это вызвало его ярость.
– Скажите, а вы сильно переживали из-за его ухода? – аккуратно поинтересовался Фома, но Любовь Сергеевна ответить не успела – в комнату ворвался перемазанный тортом малыш лет пяти и завопил:
– Мам! – вопил он. – Я из кубиков такой дом построил, смотри, а это у меня будет дерево! А Манька отбирает!
В руках у малыша торчал вырванный с корнем из пепельницы бонсаи.
– Данечка, выбрось немедленно эту корягу! Иди поиграй, сейчас уже есть будем.
Фома с ужасом смотрел, как его маленькое деревце, которое он вез Варьке, равнодушно затолкали в мусорное ведро. Он не оставил бонсаи в машине – боялся, что там растение замерзнет. Фома в пакете оставил его в коридоре…
