До пищеблока строители еще не добрались, и семейству удалось наскоро перекусить. После завтрака все как-то быстро рассосались по своим неотложным делам, и из хозяев осталась только Аллочка. Она что- то вырезала, наклеивала и раскрашивала фломастером.
Худоногов верещал, точно припадочная курсистка. Он даже топал ногой, но нога была засунута в толстый шерстяной носок, и топот выглядел неубедительно. Перед ним стоял Толик и, скучая, пережидал гнев шефа.
– Когда!! Это!! Кончится?!! – орал он и брызгал слюной на Толика. – Ты понимаешь, что у нас совсем нет времени! У нас нет денег!!
– Так вы чего, значит, секретаршу брать не будете? – сунулась в двери старушечья голова.
– Это еще что за лох-несское чудовище? – вздрогнул от неожиданности Худоногов.
– Так это ж бабуся. Все хочет к нам или поломойкой устроиться, или секретаршей, я же вам уже рассказывал, – с улыбкой пояснил Толик. – Упорная какая старушенция.
– Ну так чево, берете аль денег нету? – напомнила о себе старушка.
Худоногов в гневе затряс челюстью.
– Знаете что! Если у меня один идиот работает, так это не значит, что я здесь устраиваю дом слабоумных! Или интернат для престарелых!
– Ой, да ить тебе самому б подлечиться не мешает, – нисколько не испугавшись грозного рыка, протиснулась старушка в дверь. – Вон вить какой, синий весь, да и трясесси, как собачонка на помойке. Я тута вам принесла картошечки с селедочкой, ты ба, родимай, не орал, как голоднай боров, а покушал бы сперва.
Старушка выставила на стол дымящуюся кастрюльку и развернула масленую газету. Что и говорить, если Толик последнее время питался у Неверовых довольно неплохо, то шефу приходилось совсем туго. Из- за хронического безденежья он перешел на нещадную диету и ел больше вприглядку. У Худоногова потекли слюни. Он торопливо уселся за стол и принялся за обед. Толик решил, что ничего страшного, если он поможет шефу в таком многотрудном процессе. Он уселся рядом, но не успел, на газетке осталась только елочка рыбьего скелета, а на дне кастрюльки не просматривалось ни единой картофелины.
– Спасибо, – сыто облизнулся Худоногов. – Мы подумаем над вашим предложением. Завтра подойдите в это же время.
– Ага, опять, стало быть, картошку-то нести? – уточнила бабуся.
– Ну… если у вас лишняя…
Старушка ушла, пообещав непременно вернуться, и Худоногов уставился на Толика слегка затуманенным едой, но все еще грозным взглядом.
– Ну что, так и будем на стариковской картошечке жить, бестолочь?
– А я-то чего? Они все время дома, я уже все обстучал – тайника нигде нет.
– И что?
– Так я и пришел спросить: что? Что делать-то?
– А сам не можешь придумать, олух? Сам-то уже вообще мозгами не ворочаешь?
Толик искренне удивился:
– Так если б я мог, ты-то мне тогда на фига сдался? Живешь в моей комнате, спишь на моей кровати, а сам ни черта не делаешь!
Худоногов от злости так огорчился, что и так перекошенное лицо его задергалось от нервного тика.
– Это я ни… ничего? Да я только и делаю, что за тобой следы затираю! Да я уже всех, кто нам мешал, убрал, а теперь я… А ты… Трех баб одолеть не можешь!!
– Там же еще мужик, ты чего, не помнишь?
– А мужика не тронь! Вот когда ты всех баб по одной изводить станешь, когда он поверит, что ты не шутить с ним собираешься, тогда он…
– …сразу меня и придушит. Ты видел, какие у него ручищи?
– Да мне наплевать на его ручищи! Ты знаешь, что есть такие вещи, как, например, пистолет? «ТТ», «ПМ» – тебе они не знакомы? Ты что же думаешь, он тебе по доброй воле все выложит?! – Худоногов опять орал.
Толику уже надоел крик. Вообще-то он к нему давно привык, но сегодня уж что-то больно долго идет проработка. Неожиданно шеф как-то скис и устало проговорил:
– Ладно, сделаем так.
Аллочка уже закончила приготовления, накрасила глаза и тряхнула новенькой модной стрижкой, осталось только дождаться Гутю – не хотелось оставлять квартиру без присмотра. Звонок она расслышала не сразу, так шумно строители вершили свой ремонт.
– Ты чего? Звоню, звоню, а ты не открываешь, – обиженно надулся Толик, когда она все-таки открыла двери.
– Так я же тебя от себя отлучила! На три дня! – обрадованно захлопала себя по бокам Аллочка.
Толик, ничуть не смущаясь, пожал плечами:
– Так я подумал, ладно, три-то дня могу на тебя и не глядеть. Буду себе здесь тихонько ходить, отдыхать, к дому приноравливаться. А ты себе делай, что хочешь.
– Ох уж эти мужики! Ну и сказал бы прямо, что не можешь без меня ни часика, чего всякую чушь нести.
