оба скрылись за дверью.
– Елена Анатольевна! – теребил ее за рукав Винилен. – И что будет дальше? Ну, Елена Анатольевна!
Он разливал на нее вовсю свое обаяние и просто негодовал, что она никак не собирается этого замечать. А Лена уже скисла – свою роль на сегодня она уже сыграла, а больше ей этот Винилен… да не нужен он ей на дух! Лучше всю жизнь одной прокуковать, чем жить рядом с этим скунсом!
– Что вы говорите? – повернулась она к нему. – А-а… что дальше будет… А что вас будут любить все женщины нашего крепкого коллектива.
– Они и так меня все любят, – обиженно надул губки взрослый мужчина.
– Ой, ну шалун! Прям озорник какой, все его любят! Не надо… – точно так же надулась Лена. – Ну только не надо себе льстить! Кому вы сдались?
И она вышла из школы, твердо намереваясь именно сегодня плюнуть на все, подойти к машине Наумова и… и рассказать, как он был не прав, как она была обижена, как она переживала, мучилась, как он перед ней виноват и как она… да, как она решила его простить. И пусть он купит ей… пусть он ей купит плитку шоколада. И все. А если у него нет денег, то пусть и вовсе ничего не покупает, а просто… просто довезет до дома. Да! Вот так она решила, вышла из дверей и… всхлипнула. Именно сегодня, когда она все так хорошо придумала, именно сегодня Наумов решил по-своему. Машины на прежнем месте не было.
Вечером Лена хотела лечь спать пораньше. Все! Она теперь знает, что ей надо делать. Ну да! Она виновата с этим лопухом – Виниленом! И совершенно понятно, отчего Наумов не стал ее ждать. Зачем? Хочет она кокетничать с Грушиным – пожалуйста, любой настоящий мужик сел бы в машину и укатил. Вот Наумов так и сделал. Но… он уже наказан, и… и Лена решила его завтра простить. Вот так прямо с утра она к нему подойдет и скажет:
– Ну? И когда ты собираешься просить прощения?
И все. А дальше он сам сделает все, что надо. Он умный, он сообразит. А поэтому сегодня надо лечь спать пораньше, чтобы скорее наступило утро.
Лена ушла к себе в спальню, натянула на голову большое, легкое одеяло и даже уже успела что-то увидеть во сне. Но тут ее тряхнули за плечо, и она открыла глаза.
– Мам, там к тебе… – Маринка смотрела на нее как-то странно.
Он? Ну конечно! Это, конечно же, пришел Наумов! Потому что… потому что он настоящий мужик! И он знает, как надо правильно поступать! Потому что он…
Это была Анфиска.
– Лен, а чего ты спать-то рухнула? – недовольно спросила подруга. – Времени-то еще… Маринка! Сколько времени?!
– Половина восьмого… чего орешь, видишь же, вон часы, – одернула ее Лена.
– А, ну да, я просто не заметила, – кивнула Анфиса, и глаза ее вдруг загадочно блеснули. – Лен, а ты случайно не знаешь, какое сегодня число, а?
Ленка наморщила лоб. Какое же число у нее на доске было написано?..
– Не парься. Сегодня семнадцатое, чувствуешь? – напряженно смотрела на подругу Анфиска и ждала, когда та «почувствует».
Лена прислушалась к себе, потом постаралась придумать – что такое она должна почувствовать, а потом все же покачала головой:
– Нет, Анфиса, я ни фига не чувствую.
– Ну вообще! – возмутилась та. – Сегодня же семнадцатое! То есть ровно через три месяца у тебя будет день рождения! Ну?!
– И что? – все еще не понимала Лена.
– Ну как что?! Как что! Это же надо отметить! Ну Ленка! Ну вообще! Это же отметить надо!
Лена только теперь поняла – Анфиса все еще не потеряла надежды свести у Лены всех своих кавалеров и вот теперь выбрала время.
– И что ты хочешь?
– Ну как что? И потом, при чем здесь я? Здесь уже все хотят! – выпучила Анфиска бесстыжие глаза. – Короче! Собираемся в субботу, мужики уже аж дымятся все, так хотят с нами встретиться! И потом, не забывай! Тебе же тоже нужно сейчас знакомиться! Твой-то… перекати-поле, так и не объявлялся? Ай, Ленка, да не жди ты его, не придет он, точно тебе говорю.
И тут у Лены терпение лопнуло. То ли с утра день не заладился, то ли с вечера, но… ее понесло.
– Анфиса. А ты-то чего радуешься? Ну скажи, с какого перепугу ты тогда начала этот разговор, а? Ну тебе какая разница, как он ко мне относится! Есть у него любовь, нет у него любви?! Ну у тебя же устроена личная жизнь! Чего ж ты ко мне-то в душу лезешь, а?!
Анфиска не обиделась. Она уселась на кухонный стул и закинула ногу на ногу:
– О! Проснулась! Я уж и сама себе места не нахожу. Потому и собираю всех… к тебе в субботу. Ты, Лен, не сердись. Он, конечно, классный у тебя мужик был… нормальный такой, душевный, но… сволочь последняя! Это надо – бросил бабу и…
– Ты уходишь? – распахнула Лена двери в прихожую.
Анфиска поняла, что ее субботний план дает трещину и пошла ва-банк.
– Ы-ы-ы-ыг-ыгы-ы… – вовсю завыла она, задирая голову к потолку, будто старая дворняжка. – Я так и знала-а-а-а-а-а! Ты меня и вовсе понимать не хоче-е-е-ешь! А у меня муж ста-а-а-арый! Нелюби-имы-ы-ы- ый! Он меня, молоденькую, обманул, сволочь! И я получаюсь несчастная. Короче… – Анфискины слезы высохли так же внезапно, как и начались. – Лен, короче, ну их на хрен, этих мужиков, точно? Соберемся в субботу, посидим, точно?
Лена вдруг вспомнила, что она завтра решила простить Наумова. Вот так взять и отпустить ему все грехи.
– Нет, у меня, наверное, не получится в субботу… – нерешительно сказала она. – У меня тут одно дело…
– А давай так! – задергала ручками Анфиса. – Завтра я к тебе забегу…
– Лучше позвони.
– Ну хорошо, значит – завтра я к тебе звоню, и ты мне рассказываешь – получилось у тебя это твое дело или нет, хорошо? Если получилось… ну что ж, звезду тебе в лоб. А если не-е-ет…
– Да чего сейчас говорить, давай до завтра, – предложила Лена и стала подругу выпроваживать.
На сей раз Анфиска не сопротивлялась. Она быстренько попрощалась и легко понеслась вниз по лестнице.
– Мам, чего она опять хотела? – вышла из своей комнаты Маринка.
– Да ничего… – вздохнула Лена и обернулась к дочери. – Марин, ты, если что, в субботу к бабушке съезди, а? И не была уже давно, она ругается, и… черт его знает, может, у меня все получится, а?
Маринка оживилась, дернула бровью, но больше виду не подала. Только клюнула мать в щеку.
– А ты мне потом все расскажешь, а?
– Нет, только то, что тебе можно.
– У-у-у-у, если бы мне было это можно, зачем бы ты меня отправляла… – прогнусавила догадливая девчонка и увернулась от матери, которая шутливо замахивалась на нее газетой.
Утром Лена проснулась ни свет ни заря. Она так волновалась, что пока красилась, два раза ткнула себе в глаз кисточкой, так тряслись руки. И помада как-то сразу не легла.
– О! Ты прям как эта… – вякнула полусонная Маринка, направляясь в ванную. – Прям как наша литераторша. У нее всегда губки вот так вот… по всей морде раскиданы… и красивенько так…
– Марина!! Нельзя говорить «морда»!
– Я ж не матерюсь! – вытаращилась Маринка. – Мам, а если б ты посидела у нее на уроке, ты бы выматерилась, честное слово!
Кое-как накрасившись, надев все тот же новый костюм – у Лены в нем так выгодно смотрелась фигурка! – она направилась на работу.
К Наумову она решила сходить на большой перемене. Ну а когда ж еще? Конечно, лучше было бы дождаться конца уроков, но кто его знает, вдруг он опять унесется куда-нибудь!
Уроки она вела будто в тумане. Потому что все продумывала, какие слова она ему скажет. То есть она
