Темно было, ваше высокопревосходительство. Да я и не очень смотрел: слышу, вроде знакомцы господина Филиппова, приглашают к ним в карету присесть.
– Та-ак… – Маков встал, опершись руками о стол. – Значит, эту карету ты уже отличить не сможешь?
Кадило помялся.
– Должно быть, не смогу. Обычная городская, чиновники для выезда нанимают…
– Чиновники-то – те с кучером нанимают. А тут что за кучер был?
Лицо Кадило внезапно просветлело:
– А ведь и правда! Кучером-то был не простой извозчик! Я их, извозчиков, навидался! Сидят на облучке – кулём, руки между колен. Когда седока ждут – завсегда так сидят. Так, извиняюсь, легше нижнему, значит, месту, и спина не затекает. А тот сидел прямо, даже не смотрел, кого в карету сажают. Должно, из военных…
– Из военных. А не из жандармов?
Маков снова сел, побарабанил пальцами по столу.
– М-да… – сказал. – Значит, в этом деле ты мне не помощник…
Кадило стоял прямо, – подскочил ещё одновременно с Маковым, извиняющимся голосом пролепетал:
– Ну… Разве ещё что… В карете женщина была. Духами дамскими больно уж несло.
Маков внимательно посмотрел на Кадило, думая уже о чём-то другом. Снова поднялся:
– Женщина, говоришь? Не из панельных ли девиц?
– Не могу знать! А только духи не простые, не те…
– Вот как. А! Ты же проституток, как и извозчиков, много перевидал… Ладно, Кадило, ступай на службу. Квартальному скажешь: вызывали в министерство показания сверять. Пропуск у дежурного подпишешь, – покажешь квартальному. И вот что… О том, что было здесь… – Маков взглянул в лицо Кадило, – …и когда вы с Филипповым по каретным дворам ходили – никому ни слова. Понял? Это государственная тайна. Даже своей вдовушке… Чухонке, как бишь её… Ни гу-гу. Понял ли?
– Понял, ни гу-гу! – зардевшись, но браво ответил Кадило. – Не извольте беспокоиться, а дальше меня не выйдет.
Маков обошёл вокруг стола, подал серый канцелярский конверт.
– Это – за службу. Купишь новую шинель, сапоги… Конфект чухонке своей…
– Рад стараться! – ещё громче гаркнул Кадило, и ловко спрятал конверт – Маков даже не заметил куда.
Пока бумаги будут ходить в Зимний и обратно, Маков должен был сделать ещё одно необходимое дело.
Он вызвал правителя канцелярии, но получил известие, что правитель прихворнул. Пришлось иметь дело с его заместителем Зайцевым.
– Необходимо произвести выемку всех бумаг господина Филиппова, – сказал Лев Саввич Зайцеву.
Зайцев, смуглый от природы, с лицом, словно высеченным из древнего камня, молча кивнул.
– Выемку произвести по всей форме, в присутствии прокурора судебной палаты.
Зайцев снова кивнул. В руках у него была планшетка с карандашом, но он ничего не записывал.
– Прокурор… Лучше, если это будет Воробьёв. Я напишу записку сенатору Евреинову, попрошу об одолжении. А пока вот что. У Филиппова был свой несгораемый шкап…
Споткнувшись на слове «был», Маков хмуро взглянул на Зайцева. Зайцев в ответ слегка поклонился, при этом лицо его выражало нечто, отдалённо напоминающее административный восторг. Однако, учитывая резкость черт, восторг был скорее похож на отвращение.
«Гм! – подумал Маков. – Вот странный тип. То ли из мордвы, то ли из черемисов… А дослужился до статского. Молчалив, как Будда. Тем и ценен…»
Зайцев между тем разогнулся и, так сказать, разомкнул свои каменные уста.
– Ключ от шкапа господин Филиппов всегда носил при себе.
– Я знаю. А второй экземпляр?
– А второй… – Зайцев как бы нарочито обиделся: – А где второй?.. Об этом, боюсь, никто не знал. Возможно, только ваше высокопревосходительство.
«Дерзит! – вспыхнул Маков и угрюмо посмотрел на Зайцева. – Однако и хитрец же человек был Филиппов…» Вслух сказал, пересилив гнев:
– Да, я знаю. Возможно, сейчас этот ключ уже у судебного следователя… Если не в Охранке. Приобщён к уликам; но у меня есть слепок ключа. Потрудитесь, Иван Сергеевич, до этого шкапа пока никого не допускать. Даже если прискачет сам Дрентельн или градоначальник Зуров со своими горцами.
– Потружусь, ваше высокопревосходительство, – ответил Зайцев. – Вот только…
Маков поднял на него глаза.
– Вот только сюда уже приходили, – сказал Зайцев.
– Кто? – насторожился Маков.
