Потому и кивнул с самой чистой совестью.
Конечно уложимся!
— Так… — соображал хозяин. — И далеко ли везти её собрались?
— Да нет! — воскликнул Кашин. — Ну и подозрительные вы тут, ей-богу! Да километра на два-три, не больше. И обратно потом привезём. Без вопросов. Получите обратно в целости и сохранности. Так как?
Босс призадумался. Минуты на три.
Время от времени, с интервалом секунд в двадцать, он бросал на нас заитересованно-настороженные взгляды (точнее сказать, на Кашина, ввиду его куда более презентабельной внешности, взгляды скорее заинтересованные, на меня же, по причине общей моей помятости и пожёванности, взгляды явно настороженные).
Потом (видно, решив, что лично для него риск не такой уж большой) махнул рукой.
— Мужики вроде приличные… Ладно, Тань. Съезди с ними.
— Да ты чо!.. — удивлённо воскликнула Татьяна.
— Съезди, говорю! Обслужишь — и назад. Да, а бабки как? У нас вообще порядок такой — деньги вперёд.
Кашин достал портмоне из заднего кармана брюк.
Чёрное. Кожаное. Тугое. Человеку с таким портмоне не отказывают. Ему верят все. Даже дорожные шлюхи.
Он раскрыл его… Так широко, открыто, нараспашку… Но именно в этот момент мне показалось… Нет, я ничего не понял. Ничего ещё не подозревал (в предсказаниях и предчувствиях возможных опасностей такого рода любая Танька с парковки дала бы мне сотню очков форы). Ни о чём не догадывался (да и догадываться, конечно же, не мог — не было для того подходящего органа). Нет, именно почувствовал…
Так запросто, так широко, так открыто расходятся лишь отточенные зубья капкана, ставя на взвод мощную пружину. Расходятся, чтобы открыть завлекательную душу свою капканью не в меру любопытному зверью. Расходятся, чтобы с такой трогательной, беззащитной наивностью показать самую вкусную, самую лучшую, самую завлекательную часть своей наживки. Расходятся, чтобы в нужный момент с безжалостным лязгом сомкнуться на морде, шее или лапе очередной своей жертвы, мёртвой хваткой вцепившись зубами своими в сжавшуюся от нежданной боли плоть.
Но почудилось это мне лишь на мгновение, словно бы промелькнула какая-то неясная, туманная картинка. Что-то совершенно неопределённое. Как будто кусочек какого-то сна. Может быть, даже чужого.
А тем временем Кашин отсчитал не спеша шесть бумажек.
Танин босс сидел всё это время с видом подчёркнуто безразличным; он достал из нагрудного кармана брелок с подвешенной к нему связкой ключей и с сосредоточенным видом выковыривал черноту у себя из- под ногтей.
Но едва Кашин закончил отсчёт, босс мгновенным движением спрятал ключи и поднял голову.
Кашин показал ему веером развёрнутые пятисотки.
— Значит так, — сказал Кашин хозяину. — У вас свой интерес. У меня свой. Чтобы без всякого кидалова — решаем вопрос просто и весело. Я передаю ему деньги…
И Кашин кивнул на меня.
— … Мы с Танюшей садимся в машину. Видишь, там, на парковке, «мерин» пасётся? Серебристый такой. Ну третий с края, там рядом «Скания» сейчас отъезжает! Видишь? Ну вот, отсюда всё очень хорошо видно. Мы выходим, садимся в машину. Кореш мой отдаёт тебе бабки. И потом подходит к нам. Всех делов на две минуты. Все довольны, все смеются… Принято?
— Предусмотрительный ты, я смотрю, — покачал головой хозяин. — Не ссы, у нас девки от клиентов не бегают. Ну ладно, давай так…
Чёрт, как же мне не хотелось влезать в эти дурацкие расчёты (тем более из всех присутствовавших я был самым незаинтересованным лицом).
Но, с другой стороны… Услуга была, как будто, совсем пустяковая. Да и согласия моего Кашин не спрашивал, словно бы и так зная наперёд, что я не откажусь.
Татьяна в последний раз попыталась робко возразить руководству («Олег, Светку в прошлом году… трое было… вообще порезали… лицо… да может из там семеро за углом!» долетел до моего слуха её взволнованный шёпот).
Но босс, узрев деньги (по местным масштабам совсем не маленькие) и окончательно убедившись (или убедив себя) в нашей честности, лопоухости и интеллигентности (которые, по его разумению, были тремя явлениями одного и того же порядка, и в целом — лишь проявлением нашей общей интеллектуальной недоразвитости и трогательной инфантильности… чёрт, знал бы он такие слова!), и потому принял окончательное решение сдать нам Таньку в аренду на оговоренные два-три часа.
Кашин встал. Взял меня за руку и положил мне в ладонь деньги. Смотрел он при этом на меня пристально и даже (как мне показалось) каким-то испытующим взглядом («Ну как? Что обо всём этом думаешь? Думаешь, глупости творю? Так? Ничего, ничего… Потом объясню… Потом…»). Пальцами своими сжал мне ладонь в кулак. Сдавил, коротко и крепко.
И направился к выходу.
— Эй! — окликнул его хозяин. — А бухло брать не будешь? На природе оно… в самый кайф.
— В машине есть, — небрежно отмахнулся Кашин. — Не колхозники, чай.
И махнул рукой.
— Танюша! Рысью! Нам уж, небось, секундомер включили…
Таня пошла за ним. У самого выхода каблук у неё подвернулся. Она споткнулась. Схватилась за спинку стоявшего рядом с ней стула — он заскрипел протяжно, проехав металлическими ножками своими по плитке пола.
Она остановилась на мгновение, поправляя туфлю. Постучала пару раз каблуком об пол, словно проверяя — не отклеился ли он, не собирается ли отлететь.
И как будто с досадой… Поняла, что всё в порядке.
И вышла.
Босс достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Встряхнул её.
Прихватил губами фильтр и, потянув сигарету, вытащил её из пачки.
— А дружок у тебя… Нехилые бабки, смотрю, зашибает…
Достал зажигалку.
Щёлкнул крышкой. Резко крутанул колёсико, высекая искры из кремня.
Затянулся — и медленно, словно смакуя, выпустил синюю струйку почти вертикально вверх, к самому потолку.
— Правильный мужик, со вкусом… Танька у меня свежак. Не затаскали её… пока… Ну чё, сели вроде?
Я кивнул. И передал ему деньги. Пятисотку за пятисоткой. Все шесть.
Он пересчитал их, быстро проглядывая на свет.
Потом перегнул купюры, складывая их пополам, и положил в тот же нагрудный карман, откуда доставал сигареты.
Я постоял возле него ещё с полминуты.
Не знаю, зачем. Ждал, что он скажет мне ещё что-нибудь?
Но, похоже, он уже перестал меня замечать.
Больше уже ничего не происходило.
Он сидел. Молчал. И курил.
Я развернулся. И пошёл к выходу.
И, уже прикрывая за собою дверь, бросил последний, прощальный взгляд на труп, что лежал в проходе между столами.
И странное чувство… Печали? Пустоты? Что происходит?.. Господи, воля твоя… Не знаю… Охватило вдруг меня.
Теперь я смотрю в потолок.
