Магус

расправляются: орел! вот-вот взлетит в поднебесье! — Я прощаю вас, мессер. И даже готов заплатить сумму, указанную в contractus'e: в конце концов, часть перстней нашлась не без вашего участия. А остальные… — он снисходительно машет рукой, — что ж, видимо, такова судьба, увы, увы.

— Сумму вы готовы заплатить прямо сейчас?

— Немедленно!

— Тогда будьте добры, выдайте ее вот этому молодому человеку, который пришел со мной. А также, если вас не затруднит, прибавьте к моему вознаграждению портрет, что висит надо мной.

— Да пожалуйста! — восклицает в приступе искренней щедрости и вселенской любви синьор Леандро. — Все равно я намеревался его продать, он, знаете ли, давно мне не нравится. Дешевка, да!

Подеста энергично встает и шагает к шкафу, чтобы достать то самое вознаграждение. Но еще раньше поднимается синьор Грациадио, презрительно сплевывает прямо под ноги «отцу» и выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

— Мальчик расстроен, — пожимает плечами синьор Леандро. — Все-таки, мессер, ваши фантазии… да-с, следовало быть посдержанней, как мне кажется. Вы потешили свое самолюбие и доказали всем нам, что вы талантливый сыскарь… ха-ха! — и даже неплохой фантазер, а все-таки следовало бы…

— Вы так и не спросите меня о главном?

— А? — рассеянно бросает через плечо синьор Леандро, занятый дверцей шкафчика (ключ заел в замке и не желает проворачиваться).

— Вы до сих пор не поинтересовались, зачем я так долго говорил о вещах, для нас с вами известных, для прочих — маловажных, а главное — абсолютно недоказуемых.

— Да ладно, мессер, бросьте, что я, не понимаю? Самолюбие — оно каждому свойственно, верно ведь?

— Совершенно верно, — улыбается магус. — Более того, оно не покидает некоторых даже после смерти.

В это время дверца наконец распахивается — и Малимор, все это время просидевший запертым в шкафу, выскакивает наружу, визжа что есть мочи. Просто так, чтобы позабавиться.

Потом, показавши обескураженному синьору Леандро непристойный жест, убегает.

В ящике, где должны были лежать деньги, пусто.

— Пожалуй, и нам с Фантином пора, — поднимается со стула магус. — Помоги-ка мне, — и пока Лезвие Монеты держит второго младенца, мессер Обэрто прямо сапогами становится на стул и снимает со стены портрет. За ним, как и следовало ожидать, обнаруживается рваная дыра в ковре.

— Детей пора кормить, — как будто извиняясь, произносит магус. — А деньги пришлете с нарочным на постоялый двор «Стоптанный сапог», я там буду еще дня два, наверное. Всего хорошего, синьор Леандро. Вас, фра Клементе, и вас, фра Оттавио, жду, как и условились, сегодня вечером. Разрешите откланяться.

— Мы тоже вынуждены попрощаться с вами, синьор Леандро, — встает с кресла старший ресурджент. — Вряд ли мы сможем выполнить ваш заказ, увы. Расположение планет не позволяет.

— Не сезон, — почти хамит фра Оттавио, чье имя свидетельствует как о плодовитости его родителей, так и о том, что в семье он был отнюдь не первым ребенком; таким, как он, только и остается — защищаться остротами!

— Но…

— В другой раз, полагаю, — и оба воскрешателя направляются к выходу, окутанные облаком тончайших ароматов.

Синьор Леандро, не очень заботясь о приличиях, громко и совсем неизысканно сквернословит — аж на галерее слышно!..

Глава десятая ПО КОМ ЗВОНИЛ КОЛОКОЛ

Себастьяно, дорогой мой. Я доставляю вам слишком много хлопот. Терпите это спокойно и думайте о том, чтобы прославиться скорее воскрешением мертвых, чем созданием фигур, которые только кажутся живыми. Что касается гробницы Юлия, то я…

Микеланджело Буонаротти. Из письма к Себастьяно дель Пьомбо

1

— Что дальше? — спрашивает Фантин, когда они идут по галерее, каждый — с младенцем на руках, а «виллан» еще и с портретом под мышкой. Позади неспешно вышагивают ресурдженты, с которыми Обэрто еще предстоит длительная задушевная беседа.

— Дальше? Много работы. Разговор с уважаемым Циникулли — лишь малая и неглавная часть того, что нужно сделать. Ты поможешь мне?

— Куда я нынче без вас-то? — хмыкает «виллан». — Во-первых, пряник обещанный прибудет на ваше имя, так? Ну а во-вторых… я, мессер, знаю, что такое благодарность. Вы ж меня спасли сегодня утром!..

— Пустяки! Скажи, ты имел когда-нибудь дело с детьми?.. — Обэрто останавливается и тихо смеется. — Мой только что, кажется, подмочил себе репутацию.

— Ну, наверное, не так мощно, как вы — синьору Леандро… С детьми-то я умею обращаться, доводилось нянчить соседских, когда… Но послушайте, — восклицает вдруг Фантин, — это что ж, выходит, матушка моя с этим вот, с подестой?.. — Какое-то время он молчит, вышагивая по узорчатым полам, потом медленно кивает. — Да, могло быть. Сходится. Так теперь, — поднимает он голову к магусу, — теперь я… ихний наследник?

— Теоретически — да. Но не думаю, что тебе будет предложен хотя бы статус наследника синьора Грациадио. Единственное доказательство, картина, вряд ли будет принято судом.

Они проходят по галерее до лестницы и начинают спускаться на первый этаж, когда навстречу, буквально из ниоткуда, выходит призрак синьора Бенедетто.

— Я все слышал! — восклицает он, взмахивая руками и гневно пылая глазищами. — Мессер, позвольте засвидетельствовать мое глубочайшее почтение! И вам, господа, — поворачивается призрак к проходящим мимо ресурджентам. — Вы повели себя достойно!

— Мы всегда ведем себя достойно, — бесцветным голосом сообщает фра Клементе. — До встречи, — роняет он магусу — и оба алоплащника уходят.

— Каков! — хмурится синьор Бенедетто. — А впрочем, он наверняка прав. Рано или поздно… — призрак на мгновение замолкает, потом опять возвращается мыслями к своему недостойному потомку — и извергает на голову оного поток самых изощренных проклятий. За прошедшие столетия у синьора Бенедетто их накопилось преизрядно. — Если бы не вы, мессер, уж не знаю, что бы я…

— Не стоит переоценивать мои заслуги, — вмешивается Обэрто. — Перстни я ведь так и не вернул.

Всякое благодушие мигом слетает с призрачного лица синьора Бенедетто.

— Я-то решил, вы сказали это нарочно, чтобы вывести на чистую воду моего неблагодарного потомка!..

— Неужели вы забыли? Законники стараются не лгать без крайней необходимости.

Призрак молчит, вперив в Обэрто мрачный, задумчивый взгляд.

— Готовы ли вы поклясться, мессер, что все три перстня найти невозможно? Вы не знаете, где они?

— Я готов поклясться, что не знаю, где они находятся. И что все три вряд ли когда-нибудь станут доступны вам, вряд ли вернутся в сокровищницу рода Циникулли. Этого достаточно?