— Да мы это! Я, Путилин… Чего орешь?
От страха Шитковский уже мало что соображал, тем не менее исхитрился лягнуть склонившегося над ним Гайпеля сапогом в живот, быстро пополз на четвереньках, вскочил и снова наладился дать деру, но был схвачен за ногу. Гайпель все больше удивлял Ивана Дмитриевича, никогда не замечавшего за ним такой прыти. Теперь Шитковский основательно стукнулся головой о поребрик тротуара. Он лежал неподвижно, скорчившись на мокрой мостовой. Иван Дмитриевич потрепал его по щекам, потеребил за нос. Никакого результата.
— Ничего, очухается, — злобно сказал Гайпель.
— Вопрос за вопросом! — передразнил его Иван Дмитриевич. — Весь дом перебудили.
Окно в квартире Нейгардтов не погасло, и кое-где по фасаду осветились другие. Захлопали рамы и форточки. Сверху, из-под самой крыши, окликнули:
— Иван Дмитриевич, это вы?
Он узнал голос Зеленского.
— Я, я…
— С вами все в порядке?
Первой этот вопрос должна была бы задать жена, которую он видел в окне собственной спальни, но она молчала.
— Все в порядке, Сергей Богданович. Спите.
— Вы поймали убийцу? Да? — не унимался Зеленский.
— Не-ет!
— Сейчас я к вам спущусь.
— Ради бога, не надо!
Иван Дмитриевич отметил, что барон с баронессой внимательно смотрят на улицу, однако из их окна никаких вопросов не последовало. Зато левее и выше прорезался Гнеточкин.
— Маша, Маша, — призывал он жену, — иди скорее! Это, Машенька, тот самый, которого я вечером видел. В подворотню еще побежал от меня. Во-он лежит…
Зайцевские курочки тоже закудахтали этажом ниже. Под ними Евлампий прижимал к стеклу свой чухонский нос, но Шарлотты Генриховны видно не было.
Прибежал дворник.
— У, ворюга! — сказал он, с профессиональной ненавистью глядя на Шитковского, который по- прежнему лежал как труп.
В партикулярном платье он мог быть принят за кого угодно. Украдкой дворник хотел пнуть его, но передумал под остерегающим взглядом Ивана Дмитриевича.
— Вор, вор! — отозвалось у Зайцевых цыплячьими голосами, однако самой курицы было что-то не видать и не слыхать.
В квартире Лауренца не распахнулось ни одно из двух выходивших на улицу окон, тем не менее за одним из них бродил слабый свет, угадывалось колыхание отодвинутой шторы. Отставной майор, похоже, бодрствовал, переняв у своих любимиц склонность к ночному образу жизни, но обнаруживать интерес к тому, что происходит внизу, явно не желал.
Заскрипели еще две-три фрамуги. В дополнение ко всему сверху донесся требовательный собачий лай.
— Машенька, — закричал Гнеточкин, — покажи Джончику! Джончик тоже хочет посмотреть.
Появилась его мадам с пуделем на руках.
— Эк я его уложил! — польщенный всеобщим вниманием, сказал Гайпель без тени угрызений.
Он обводил глазами публику и только что не раскланивался. Партер, как всегда, сдержанно выражал свое восхищение, но демократическая галерка рукоплескала вовсю. Шитковский не подавал признаков жизни. Иван Дмитриевич присел, зачерпнул из лужи водички и полил ему на лоб. Не помогло. Явилось подозрение, что хитрый Федя прикидывается. Чем дольше он будет так лежать, тем сильнее будут нервничать его обидчики.
Иван Дмитриевич сделал жест, объединяющий Гайпеля с дворником, и приказал:
— Берите его. Ко мне пока занесем.
Когда поднялись на первый этаж, он увидел, что дверь куколевской квартиры открыта. На пороге стояла Шарлотта Генриховна.
— Я вижу, вы заняты, — сказала она.
За ее спиной Иван Дмитриевич заметил какую-то даму, которая кивнула ему как старому знакомому. Всмотревшись, он узнал Нину Александровну, жену Куколева-старшего.
— А в чем дело, Шарлотта Генриховна? Что-то хотели мне сообщить?
— Вы спрашивали, какую вещь взяла Лиза в память о бабушке. Евлампий сказал мне.
— И какую же?
—Серебряный флакончик.
— Моя дочь играла с ним, когда была девочкой, — вмешалась Нина Александровна.
— Это все, чем он примечателен?
— Вообще-то Марфа Никитична держала в нем святую воду. Яков, помню, еще что-то мне про него рассказывал, какое-то семейное предание, но я позабыла.
— А вам, — обратился Иван Дмитриевич к старшей невестке, — ваш муж ничего не говорил об этом флакончике?
— Мой муж не столь сентиментален, — ответила она.
— Но Лиза, видимо, пошла в вас, а не в отца.
— Да. Не знаю только, к счастью или к несчастью. С ее чувствительностью ей в жизни придется трудно.
Во время этого разговора Ивану Дмитриевичу показалось, что Шитковский приоткрыл один глаз.
— Э-эй, Федя! — позвал он.
Глаз быстренько закрылся. Ладно, пусть. Иван Дмитриевич решил отложить разоблачение на потом. Шитковского снова подняли и двинулись дальше.
Гайпель шел задом, обхватив свою жертву под мышками.
— Тяжелый, — удовлетворенно сказал он. — А по виду не подумаешь.
— В кости, значит, широкий, — объяснил дворник.
— Ага, мосластый. И как это я его?
— Правда, ваше благородие, она кость ломит…
У себя на этаже Иван Дмитриевич увидел, что квартира Гнеточкиных распахнута настежь. Хозяин и хозяйка с пуделем на руках стояли у порога, но его собственная дверь была закрыта. Он позвонил и, когда появилась жена, сказал заискивающе:
— К нам его пока занесем. Она вскинула брови:
— Зачем?
— Нужно кое о чем расспросить. Важное дело.
— Почему всегда именно к нам?
— Всегда? — возмутился Иван Дмитриевич. — Что значит — всегда? Первый раз.
— Нет, не позволю, — сказала жена.
— Куда ж его? Дождик на улице.
— Куда хочешь. Всякую сволоту в дом таскать… с ума сошел?
— Да это же наш с ним, — Иван Дмитриевич указал на Гайпеля, — товарищ! А ты думала? Наш товарищ, вместе служим. Шитковский его фамилия.
— Да? Приятно познакомиться.
— Давайте его в прихожую, — расслабленный этой репликой, скомандовал Иван Дмитриевич.
— Нет, — ледяным голосом сказала жена. — Через мой труп.
— Нет?
— Я сказала: нет!
Дверь захлопнулась. Иван Дмитриевич в ярости дернул сонетку звонка:
— Лучше открой! Слышишь?.. Ладно, я сам открою.
