всеми специалистами от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса и Цюриха, и они ничего не смогли сделать. Ты не возражаешь, если я сегодня не пойду на работу? Я ужасно себя чувствую. Разбуди меня, если я буду мешать или просплю слишком долго, и я найду дорогу домой.
– Это и есть твой дом, – сказал Уильям.
Мэттью изменился в лице.
– Сообщи моему отцу, Уильям. Я не могу. Ты ведь тоже единственный сын, и ты понимаешь.
– Хорошо. Я отправлюсь в Нью-Йорк завтра же и сообщу ему, если ты пообещаешь остаться со мной и Кэтрин. Я не стану мешать тебе напиваться, если тебе это необходимо, или иметь столько женщин, сколько ты хочешь, но ты должен остаться здесь.
– Лучшего предложения я не слышал уже многие недели, Уильям. А теперь, я думаю, мне нужно ещё немного поспать. Я очень устаю в последние дни.
Уильям смотрел, как Мэттью засыпает глубоким сном, затем взял из ослабевшей руки пустой стакан. На простынях расплывалось пятно от томатного сока.
– Не умирай, – прошептал Уильям, – пожалуйста, не умирай, Мэттью. Разве ты забыл, что нам с тобой предстоит возглавить самый большой банк в Америке?
На следующий день Уильям уехал в Нью-Йорк на встречу с Чарльзом Лестером. Узнав новости, тот заметно постарел и осунулся.
– Спасибо, Уильям, что лично приехали, чтобы рассказать мне обо всём. Я почувствовал, что с Мэттью что-то не так, когда он перестал приезжать ко мне, а ведь раньше навещал каждый месяц. Я буду приезжать на выходные и попытаюсь не показывать, что ваша новость была для меня сильным ударом. Боже, чем же он заслужил такое? Когда умерла жена, я делал всё ради Мэттью, а теперь мне некому оставить мой бизнес. Сьюзен совершенно не интересуется банковским делом.
– Приезжайте в Бостон, когда вам захочется. Вы всегда найдёте у нас тёплый приём.
– Спасибо, Уильям, за всё, что вы делаете для Мэттью. Жаль, что ваш отец не дожил до этого дня. Он бы увидел, насколько его сын достоин носить имя Каинов. Если бы я только мог поменяться с Мэттью местами, чтобы он жил…
– Мне пора возвращаться к нему, сэр.
– Да, конечно. Скажите ему, что я стойко перенёс известие. Не говорите ему больше ничего.
– Да, сэр.
В тот же вечер Уильям уехал назад в Бостон. Дома он увидел, что Мэттью остался с Кэтрин и, сидя на веранде, читал последний американский бестселлер «Унесённые ветром». Когда Уильям вошёл через зеркальную дверь, Мэттью поднял на него глаза.
– Ну и как старик отнёсся к новости?
– Он плакал, – сказал Уильям.
– Председатель банка «Лестер» плакал? – удивился Мэттью. – Проследи, чтобы об этом не узнали акционеры.
Мэттью перестал пить и до самых последних дней все силы отдавал работе, так что Уильяму даже приходилось сдерживать его. Мэттью был впереди всех и дразнил Уильяма, если тот не успевал разделаться со своей почтой до конца дня. Вечерами перед ужином Мэттью играл с Уильямом в теннис или соревновался с ним в гребле на вёслах.
– Вот когда я не смогу победить тебя, тогда и умру, – смеялся он.
Мэттью отказался ложиться в больницу, предпочитая оставаться в Красном доме. Недели шли неспешно, но для Уильяма они летели: каждое утро он просыпался с мыслью – а жив ли ещё Мэттью.
Мэттью умер в четверг, не дочитав сорока страниц до конца «Унесённых ветром».
Похороны состоялись в Нью-Йорке; Кэтрин и Уильям находились рядом с Чарльзом Лестером. За шесть месяцев он превратился в старика, и, стоя у могилы жены и единственного сына, сказал Уильяму, что не видит больше цели в жизни. Уильям ничего не ответил, ведь слова не могли помочь горю отца. На следующий день Кэтрин и Уильям вернулись в Бостон. Красный дом казался пустым без Мэттью. Последние несколько месяцев были одновременно и самым счастливым, и самым несчастным периодом в жизни Уильяма. Смерть сблизила его и с Мэттью, и с Кэтрин так сильно, как никогда не смогла бы нормальная жизнь.
Когда Уильям вновь приступил к работе, он вдруг обнаружил, что ему трудно вернуться в прежнюю колею. Он часто вставал со своего места и по привычке шёл в кабинет Мэттью, чтобы получить совет, выслушать шутку или просто убедиться в том, что его друг на месте, но его там не было. Прошли долгие недели, прежде чем Уильям избавился от этой привычки.
Тони Симмонс проявлял понимание, но толку в этом было мало. Уильям потерял всякий интерес к банковскому делу и даже к банку «Каин и Кэббот». Он всегда считал само собой разумеющимся, что он и Мэттью будут расти вместе и разделят общую судьбу. Никто не упрекал его, что он перестал соответствовать собственным высоким требованиям к работе. Зато Кэтрин стала беспокоиться, что он долгие часы проводит в одиноком раздумье.
Но однажды утром она проснулась и увидела, что Уильям сидит на кровати и смотрит на неё.
– Что-то не так, дорогой?
– Нет, я просто гляжу на мой самый дорогой актив и надеюсь, что заслуживаю его.
22
К концу 1932 года Америка всё ещё находилась в тисках депрессии, и Авель начал испытывать лёгкую тревогу относительно будущего группы «Барон». За последние два года исчезли две тысячи банков, и каждую неделю закрывались всё новые. Без работы оставались ещё девять миллионов человек, хотя это и давало Авелю возможность обеспечить высокопрофессиональный персонал для своих отелей. И всё-таки группа «Барон» за год потеряла семьдесят две тысячи долларов, хотя он предполагал не допустить убытков. Он уже задумывался над тем, хватит ли у его кредитора денег и терпения, чтобы дождаться, когда он повернёт течение дел.
Во время успешной кампании Антона Чермака на пост мэра Чикаго Авель начал активно интересоваться политикой. Чермак уговорил Авеля вступить в Демократическую партию, которая развернула бурную кампанию против «Сухого закона». Авель всей душой выступил на стороне Чермака, поскольку «Сухой закон» серьёзно вредил гостиничному бизнесу. Да и происхождение Чермака – он был иммигрантом из Чехословакии, – послужило сближению двух мужчин. Авель обрадовался, когда его избрали делегатом на съезд Демократической партии, который в том году проходил в Чикаго. В ходе съезда Чермак заставил весь набитый битком зал вскочить на ноги своей речью, в которой были такие слова:
– Меня не было на «Мэйфлауэре». Это правда, но я приехал сразу же, как только смог.
На съезде Чермак представил Авеля Франклину Рузвельту, который произвёл на Авеля огромное впечатление. Рузвельт легко выиграл президентские выборы, и по всей стране официальные должности начали занимать демократические кандидаты. Одним из вновь избранных депутатов городского муниципалитета Чикаго стал Генри Осборн. Когда несколько недель спустя Антон Чермак был сражён в Майами пулей убийцы, покушавшегося на Рузвельта, Авель решил пожертвовать средства и время на дело польских демократов в Чикаго.
В 1933 году группа «Барон» потеряла только двадцать три тысячи, а один отель – в Сент-Луисе – даже показал реальную прибыль. Когда президент Рузвельт выступил 12 марта по радио со своей первой «беседой у камина» и призвал соотечественников «вновь поверить в Америку», уверенность Авеля в успехе подскочила до небес, и он принял решение вновь открыть два отеля, которые закрыл в прошлом году.
Софья ворчала по поводу его долгих визитов в Чарльстон и Мобил, где он вытаскивал из нафталина два отеля. Она никогда не хотела, чтобы Авель был кем-то выше помощника управляющего в «Стивенсе», – тогда ей было бы с ним полегче. Но дела шли всё быстрее с каждым месяцем, она поняла, что не может держаться наравне с Авелем, и начала переживать, как бы он не потерял к ней интерес.
Её беспокоило и отсутствие у них детей; она стала ходить по врачам, которые заверяли её, что беременности ничто не мешает. Один даже предложил обследовать Авеля, но Софья отказалась, понимая, что он даже упоминание об этом воспримет как попытку опорочить его мужское достоинство. Наконец, когда эта тема обострилась настолько, что им было трудно о ней говорить, у Софьи пропали месячные. В слабой надежде она прождала ещё месяц и только потом сказала Авелю и посетила врача, который
