— Просто не запирай, и все.
(Чтобы, если машина загорится, тебе было легче выбраться.)
— Чего хотела та тетя?
— Мисс Моррисон?
(Ширли. Милое имя.)
— Ты пристегнулась?
— Ага.
— «Да», а не «ага». Я не знаю, чего хотела мисс Моррисон.
Он знал. Он прочитал это в ее глазах. Она потеряла что-то или кого-то. Значит, его забота — еще одна запись в графе «дебет» в журнале потерь и находок.
Самым интересным за много месяцев делом Джексона была Никола Спенсер (что, в общем, говорит само за себя), все остальное — нудная рутина, и вдруг всего за пару недель на него свалилось нераскрытое убийство, похищение тридцатичетырехлетней давности и еще какая-то новая беда от Ширли Моррисон.
Он взглянул на Марли, которая изогнулась на сиденье, как миниатюрный Гудини. Она нагнулась и исчезла из поля зрения.
— Что ты там делаешь? Ремень пристегнут?
— Да, я хочу достать ту штуку на полу, — пробормотала она с натугой.
— Какую штуку?
— Эту! — триумфально заявила она, вынырнув, как пловец за глотком воздуха. — Какая-то консервная банка.
Джексон посмотрел в зеркало заднего вида на предмет, который она подняла повыше, чтобы ему показать. Вот черт, прах Виктора.
— Положи это обратно, милая.
— А что там внутри? — Марли пыталась открыть уродливую металлическую урну.
Джексон обернулся и выхватил урну. Машина вильнула, и Марли взвизгнула от испуга. Он пристроил урну на полу, перед соседним креслом. Этим утром Джулия попросила его забрать прах из крематория, «потому что у вас есть машина, мистер Броуди, а у нас — нет», что не показалось Джексону особо веской причиной, учитывая, что он даже не был знаком с Виктором. «Но вы единственный, кто был на его похоронах», — заявила Джулия.
— Ты же не собираешься реветь? — спросил он в зеркало.
— Нет, — ответила она очень сердито. В гневе Марли была настоящим стихийным бедствием. — Мы чуть не разбились.
— Ничего подобного.
Джексон пошарил в бардачке в поисках конфет, но нашел только сигареты и мелочь для парковочных счетчиков. Он предложил ей мелочь.
— Что в этой банке? — упорствовала она, беря деньги. — Что-то плохое?
— Нет, там нет ничего плохого.
Почему бы и не сказать ей? Марли понимает, что такое жизнь и смерть, за свои восемь лет она похоронила немало хомячков, а в прошлом году Джози брала ее на похороны бабушки.
— Милая, — неуверенно начал он, — ты знаешь, что бывает, когда люди умирают?
— Мне скучно.
— Давай поиграем.
— Во что?
Хороший вопрос. Джексон не был силен по части игр.
— Вот. Если бы ты была собакой, то какой породы?
— Не знаю.
Мимо.
— Пап, я хочу есть. Ну,
— Ага, ладно, по пути что-нибудь купим.
— Говори «да», а не «ага». По пути куда?
— В монастырь.
— Что это такое?
— Такой дом, в котором женщины сидят взаперти.
— Потому что они плохие?
— Потому что хорошие. Надеюсь.
Тоже способ оградить женщину от опасности. Ступай в монастырь. [84] Как во всех католических церквях, где доводилось бывать Джексону, тут густо пахло ладаном и мастикой. Ему говорили: «Католик всегда остается католиком», но это неправда, Джексон уже много лет не заходил в церковь, разве что по случаю похорон (ни свадеб, ни крестин в его ежедневнике не встречалось), и не верил, ни в какого бога. Его мать, Фидельма, приложила все силы, чтобы воспитать детей в лоне Церкви, но у Джексона почему-то не срослось с религией. Иногда в его памяти всплывал давно позабытый материнский голос:
Так получилось, что его родители перебрались на север Англии, — как и почему, Джексон не знал. Отец, Роберт, был шахтером из Файфа,[86] а мать — уроженкой графства Мейо.[87] Этот не слишком гармоничный кельтский союз породил Джексона, его брата Фрэнсиса и сестру Нив. Фрэнсиса назвали в честь маминого отца, а самого Джексона — в честь отцовской матери. Разумеется, его бабушку не звали Джексон, это была девичья фамилия (Маргарет Джексон), и, как объяснил ему отец, того требовала шотландская традиция.
В чью (если вообще в чью-то) честь назвали Нив, Джексон не знал. Нив была на год моложе Фрэнсиса и на пять лет старше Джексона. После ее рождения мать освоила календарный метод предохранения, но Джексон оказался неожиданным пополнением, зачатым в том самом эрширском пансионе. Младшенький.
— Папа, о чем ты думаешь?
— Ни о чем, милая.
Они говорили шепотом, несмотря на то что сестра Михаил, толстуха, увлекшая их за собой, рокотала басом на весь коридор. От Амелии с Джулией он знал, что сестра Михаил — экстерн. В монастыре было шесть экстернов, которые общались с окружающим миром от лица интернов — тех, кто никогда не покидал монастырских стен, проводя день за днем, до самой смерти, в молитве и созерцании. Сильвия была интерном.
Марли от всего происходящего была в полном восторге:
— Почему сестру Михаил зовут, как мужчину?
— Ее назвали в честь святого Михаила.
Интересно, зачем «Маркс-и-Спенсер» придумали марку «Святой Михаил»?[88] Чтобы не так по-еврейски звучало? Вдруг сестра Михаил знает? Но не спрашивать же ее, в самом деле. Еще Джексон знал, что святой Михаил — покровитель воздушных десантников. Из-за крыльев, что ли? С другой стороны, у всех ангелов есть крылья. (Хотя Джексон, понятно, в ангелов не верил.) В коридоре, за поворотом которого оказался еще один, а потом еще один, то и дело попадались статуи и картины — святой Франциск и, само собой, святая Клара, а также многочисленные истекающие кровью распятые Иисусы с глазами Бэмби. Corpus Christi, salva me.[89]
Черт, он и забыл, сколько у них тут физиологии. Или, цитируя язвительную Амелию, «садомазохистского гомоэротического бреда». И что она все время на взводе? К Оливии это явно не имеет отношения. И к смерти отца тоже. Это, конечно, дико неполиткорректно, и, Бог свидетель, он бы никогда не сказал этого вслух, ни в жизнь, но правду не спрячешь: Амелии Ленд необходим перепих.
— А это Дева Мария Краковская, — объясняла Марли сестра Михаил, указывая на статуэтку за
