обернув их легким плащом, держал на своих коленях; делал (257) он то, что понятно и без слов. Здешние называют его Втершимся, из-за того что он ловкой лестью умел навязываться даже к тем, кто не желал его знать. Другой сидел на стульчике рядом с ложем и, припавши к свесившейся руке мальчишки, гладил ее, сгибал и разгибал каждый пальчик - за это его метко прозвали Присоской. Третий, самый главный и знатный, по [b] прозвищу Зверь, склонялся к его изголовью и левой рукой нежно разглаживал мальчишке волосы, правою же ласково колыхал фокейский веер на виссоновых {188} подушках, отгоняя мух. Потому-то, мне кажется, некий бог благоприличия в гневе своем и напустил на мальчика муху - ту самую, смелостью которой Афина {189} у Гомера наполнила сердце Менелая [Ил.XVII.570], - и когда она укусила мальчика, то этот Зверь так вскричал [с] и так разъярился, что из-за одной мухи принялся гнать из дома всех: оттого-то он и взялся за эту службу'.
{188 ...виссоновых... — Виссоном называли всякое тонкое полотно.}
{189 ...муху — ту самую, смелостью которой Афина... — У Гомера Афина такими словами укрепляет Менелая, сражающегося с троянцами: «Крепость ему в рамена и в колена богиня послала, // Сердце ж наполнила смелостью мухи, которая, мужем // Сколько бы крат ни была, дерзновенная, согнана с тела, // Мечется вновь уязвить, человеческой жаждая крови, — // Смелость такая Атриду наполнила мрачное сердце...» (Ил. XVII.569-573).}
71. Не таков был понтийский тиран Левкон: глядя, как всё меньше при [нем друзей, буквально истребляемых окружающими льстецами, он сказал одному такому, когда тот пришел клеветать на уцелевшего друга: 'Клянусь богами, я убил бы тебя, если бы тираны могли жить без негодяев'.
[d] Похожим образом о роскоши кипрских царей рассказывает в 'Воине' и комический поэт Антифан; вот кто-то расспрашивает воина [Kock.II.97]:
- Скажи, а долго были вы
На Кипре?
- Да пока война не кончилась. {190}
{190 ...пока война не кончилась. — О какой именно войне идет речь, наверняка сказать сложно. Известно, что находившийся с 386 г. (по условиям Анталкидова мира) под властью персов Кипр около 360 г. отпал от державы Ахеменидов. Власть оказалась в руках царей, правивших в крупных городах — Пафосе на западном побережье острова и Сала-мине на восточном (ср.: Страбон. XIV.684). Комедиограф Антифан (ок. 405 г. — ок. 335 г. до н.э.), описывавший современные ему события, предположительно имел в виду именно это время.}
- В каком же месте вы стояли?
[e] - В Пафосе.
Такое там житье, скажу, привольное,
Что не поверишь.
- Право?
- За столом царя
Голубки-птички овевают крыльями,
Как опахалом.
- Как же это может быть?
Скажи, я не отстану.
- Умащался царь
Сирийским маслом, жатым из таких плодов,
К которым, говорят, голубки лакомы.
И вот они слетались, привлеченные
[f] На запах, и старались сесть на голову
Душистую царя, а с двух сторон рабы
Их отгоняли прочь. Они подпархивали
Ни так, ни сяк, ни высоко, ни низенько
И так его обвеивали крыльями,
Что ветерок был легким и умеренным.
(258) 72. 'Этого льстеца при вышеупомянутом мальчике, - продолжает Клеарх [FHG.II.312], - можно назвать Сладострастником; но он может льстить и по-другому, принимая облик хозяина и то складывая руки на груди, то кутаясь в рваный плащ - и за это его зовут то двурушником, то лицедеем. Ибо льстец - настоящий Протей: {191} он не только многолик видом, но и речами многоголос. Врач Андрокид говорил, что слово лесть [b] (????????) произошло от выражения приклеиваться (??????????????); а по-моему, скорее от оборотливости (????????) - ибо всё готов вынести льстец, принимая на свои плечи бремя чужого нрава, даже самое безобразное, ибо не отягощен ни малейшей стыдливостью'. А еще можно этого кипрского мальчишку назвать неженкой (??????). Этой изнеженности в Афинах есть у кого поучиться, как говорит Алексид в следующем месте из пьесы 'Молния' [Kock.II.372]:
{191 Протей — морской старец Протей, кроме мудрости, дара угадывать прошлое и предсказывать будущее, был также наделен способностью принимать вид различных существ. Так, уклоняясь от Менелая, стремившегося узнать у него свою судьбу, Протей поочередно превращался в зверя, воду и дерево.}
[c] Другой хотел познать я образ жизненный:
Его изнеженностью (??????) все зовут у нас.
Дня три лишь побродил я по Керамику,
И вот в одном лишь только эргастерии {192}
{192 Эргастерий — так называлась всякая лавка и мастерская.}
Нашел учителей подобной мудрости
Не меньше тридцати.
И Кробил в 'Оставившей' [Коск.III.380]:
Своей изнеженностью (????????) ты достал меня:
Изнеженностью ведь распутство прежнее
Зовут все нынче.
[d] 73. Антифан в 'Девушках с Лемноса' [Kock.II.70] говорит, что лесть - это тоже искусство:
Ужели есть иль может быть приятнее
Угодничества ремесло, и прибыльней?
Трудясь, и живописец раздражается,
И земледелец .........................
Несут труды, заботы и опасности.
А мы проводим время среди роскоши
И смеха: наша самая тяжелая
Работа - веселиться. Кто откажется
Смеяться, выпить, подшутить над кем-нибудь?
[e] Ей-богу, лишь богатству уступает лесть.
Отлично обрисовал льстеца Менандр в комедии 'Льстец', также как Дифил парасита в 'Телесии'. Алексид выводит в 'Обманутом' льстеца с такими словами [Kock.II.381]:
Зевесом Олимпийским и Афиною
[f] Клянусь, что счастлив я не тем, друзья мои,
Что отъедаюсь на застольях свадебных,
Но тем, что лопну, коль богам захочется;
Подобной я кончины удостоиться
Желал бы.
И еще кажется мне, любезные друзья, что наш превосходный пузан (Ульпиан) не упустит случая процитировать и этот стих из 'Омфалы' трагика Иона [TGF2.736]:
Ведь ежедневно надо ежегодное
Мне празднество справлять.
74. Гиппий Эритрейский, рассказывая во второй книге сочинения об (259) истории своей родины {193} о том, как царь Кноп {194} был свергнут своими собственными льстецами, пишет так [FHG.IV.431]: 'Гадая о спасении, Кноп получил ответ, что должен принести жертвы Гермесу Долию (Хитрецу). Когда
