свертка, и Дотт размышлял, какой бы животрепещущей темой отвлечь приятеля от обсуждения этой истории. Впрочем, судьба улыбнулась ему: на днях в Кассарии должно было состояться важное и по-своему знаменательное событие, и призрак надеялся, что оно полностью завладеет вниманием дотошного голема.
Заскрипело огромное колесо водяной мельницы, и приветливый скелет мельника Вафары возник на пороге, раскланиваясь с односельчанами, приехавшими к нему смолоть муку.
Какой-то тритон, одержимый идеей выиграть всениакрохский конкурс исполнителей фольклорной музыки, вылез из озера и, устроившись на замшелом камне, еще прохладном с ночи, принялся репетировать мелодию, совершенно неузнаваемую в его исполнении. Он вдохновенно дул в витую раковину, но не забывал при этом поворачиваться вслед за утренним солнцем, чтобы придать своему мускулистому торсу неповторимый золотистый загар. Житейский опыт подсказывал ему, что рельефные мышцы и безупречный оттенок кожи, равно как размер и цвет спинного плавника, гораздо чаще покоряют сердца капризных наяд, чем лирические мелодии.
На маленьком флагштоке у харчевни «На посошок» заплясал на ласковом ветерке черный с серебром флаг кассарийских некромантов, оповещающий всех лично заинтересованных о том, что божественная бульбякса, хмельной сидр и куркамисы с этой минуты стали общедоступны. Вальяжный Гописса смахнул со столешницы несуществующую пылинку и утвердил в центре стола высокий серебряный кувшин и четыре кружки с затейливым узором: он ожидал гостей — кузнеца Альгерса, старосту Иоффу и троглодита Карлюзу — на скромный дружеский завтрак.
В баре «Расторопные телеги» лихорадочно готовились к традиционному ежедневному визиту генерала Такангора Топотана со свитой кентавров, и десяток рыжих недовольных крыс под управлением кобольда Фафетуса и легендарного основателя сего заведения — ныне здравствующего покойного Нунамикуса Пу, восседавшего за высокой кассой в золотых очках, — суетились вовсю.
Нунамикус, восставший из мертвых по призыву своего повелителя в тяжелые дни нашествия тиронгийской армии, после окончания войны не пожелал возвращаться на тот свет, а остался на этом, с семьей. Вернулся он и на прежнюю должность, в результате чего несказанно довольный сим обстоятельством герцогский домоправитель Думгар отметил резкое увеличение суммы налога, поступающего из доходного и прежде бара.
Что же до самого рачительного голема, то он как раз наблюдал за слугами, накрывавшими к завтраку на открытой террасе господского дома. А благородный Такангор был разбужен громким голосом древнего инстинкта, который безошибочно подсказывает минотаврам, что завтрак (обед, ужин или закуску, чтобы продержаться до завтрака, обеда, ужина) вот-вот подадут.
Князь Мадарьяга мирно дремал в мраморном саркофаге под алым шелковым покрывалом, и веселый солнечный зайчишка, протиснувшись в узкую щелку между тяжелыми портьерами, карабкался по его хищно изогнутому носу.
Мардамон безмолвно тосковал под его окнами и чертил палочкой на земле план пирамиды с грандиозным обсидиановым алтарем. Он искренне надеялся, что перед этой роскошной пирамидой не устоит ни один некромант или вампир и он в конце концов обретет единомышленников. Предыдущие два часа он тщетно уламывал утоплика из колодца на заднем дворе стать первой добровольной жертвой и тем подать пример благородного самопожертвования в самом прямом и высоком смысле этого слова, а заодно войти в историю.
Но утоплик, уверенно считающий себя великим чародеем современности, к предложениям пришлого безумца отнесся более чем прохладно и наложил на него заклятие. А когда оно не подействовало, метко швырнул лягушкой.
Мардамон вовсе не являлся фанатиком, как можно было представить, наблюдая за его поступками. Он знал, когда еще есть смысл настаивать на своем, а когда разумнее отступить.
Теперь он терпеливо ожидал пробуждения вампира, чтобы узнать, угодно ли тому в качестве вступительной жертвы скромное, но вполне пристойное упитанное земноводное.
Паук Кехертус уже делал зарядку для четвертой пары ног на лужайке за донжоном, и неутомимый корреспондент Бургежа старательно записывал подробности, прикидывая, получится ли из этого статья для следующего номера «Сижу в дупле». А милейший троглодит Карлюза, встав раньше всех в замке, еще не проснулся и теперь дремал под ближайшим кустом, сладко причмокивая. Ему грезился хмельной сидр и горячие пончики с клюквенным соусом.
Мало встать рано утром. Надо еще перестать спать.
Таким образом, в этот ранний час в замке царило благолепие.
Питавший отвращение к неоправданно ранним пробуждениям, его высочество Зелг Галеас да Кассар только-только открыл глаза в своей спальне и в очередной раз удивился.
Дело в том, что его просторная опочивальня была оформлена смелым новатором и человеком широких взглядов, а герцог признавал авангардное искусство исключительно на расстоянии. И давно уже мечтал сменить экспозицию.
В самом деле, засыпать и просыпаться в окружении чудовищных физиономий, скалящихся на тебя с потолка; ежеутренне упираться взглядом в тяжелые золотые канделябры в человеческий рост в виде рогатых демонов и яростных циклопов; день изо дня наблюдать ковер цвета закатного багрянца с затейливым узорчиком из отрубленных голов — это выше всяких сил, особенно если ты все еще робко настаиваешь на том, что ты пацифист. А обои для этого помещения выбирал тот, кто полагал, что сто восемьдесят семь драконов, пожирающих сто восемьдесят семь малопривлекательных девственниц с прекрасно схваченными анатомическими подробностями, бодрят и вдохновляют.
Зелг каждый день давал себе зарок решительно поговорить с Думгаром и категорически настоять на новом интерьере, но все руки не доходили. Вечно случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, так что обитателям замка было не до неудачных обоев.
Но сегодня не намечалось никаких серьезных дел. Странствующие жрецы не толпились на подворье; амазонки не качали соблазнительно торсами перед несчастным минотавром и не щебетали на весь замок; вражеские войска не наступали через цветущие поля; враги не караулили за каждым углом; торговцы амулетами и колдовскими зельями не кричали под стенами, расхваливая свой товар; и гонцы от ее величества королевы Кукамуны не валялись у него в ногах, моля отправить домой кузена Юлейна. Желающими получить автограф у знаменитых победителей Галеаса Генсена занимался главный бурмасингер Фафут, а с текущими делами любезно помогал разобраться граф да Унара. Ничто не предвещало беды.
Житейские драмы идут без репетиций.
Словом, Кассар решил, что сама судьба дает ему уникальный шанс.
То был триумф надежды над опытом.
Он спустил ноги с кровати, сунул их в лазоревые пантуфли, отороченные драгоценным мехом, и сделал несколько энергичных движений руками.
Огромное зеркало в тусклой золотистой раме, стоявшее у стены напротив, в отличие от герцога еще не вполне проснулось и потому показывало все с минутным запозданием. Когда веселый и бодрый Зелг заканчивал одеваться к завтраку, его зеркальный двойник только-только нашаривал рукава халата и попискивающие домовые суетились вокруг его бархатных штанов. Молодой некромант приветливо помахал зеркалу, пожелал ему доброго утра и двинулся на террасу, где его ждали добрые друзья, верные подданные, желанные гости, аппетитная еда и свежие газеты.
Что еще нужно человеку, чтобы с радостью встретить новый день?
Со времени памятной победы над всепоглощающим пространством Бэхитехвальда, когда славный Такангор Топотан при помощи своего фамильного боевого топорика вынудил нерожденного короля
