за таинственная контора расположилась в том домике. Вначале решили проконтролировать визуально, благо местность позволяла это сделать. И что же вызвало у нас интерес?
Действительно, значительную часть этого домика занимал склад — кажется, личных и общественных вещей политэмигрантов. Но в конце дома была другая дверь, в которую с оглядкой заходили отдельные греки, в том числе и наш И. Туда же регулярно наведывался один из функционеров штаба майор Ф., который последним уходил из этого домика и уносил с собой какие-то бумаги. К этому времени мы обоснованно полагали, что, сохранив при эмиграции в СССР свою администрацию и полки, греческое командование могло сохранить и свою контрразведку, деятельность которой на территории СССР оно тщательно скрывает и оберегает. Выход на Ф. укрепил наши предположения.
После дополнительных проверок и получения подтверждений в пользу нашей версии, сомнений и колебаний мы все же вышли с предложением в Москву о проведении целенаправленной беседы с Ф. Как обычно в таких случаях нашлись и сторонники, и противники, но, поскольку все это происходило сразу после окончания войны, когда еще был силен наступательных дух в методах и приемах работы советской контрразведки, разрешение мы получили.
Ф. при встрече без нажима, с улыбкой сказал примерно следующее:
— Я ждал этой встречи и понимаю, что русская контрразведка не допустит, чтобы ее функции в СССР исполняла иностранная служба. Усилия моего командования сохранить деятельность второго бюро, которое я имею честь возглавлять, в тайне, как я и предполагал, оказались тщетными. Не скрою от вас, что я старался тщательно конспирироваться, чтобы не остаться без должности...
— Почему без должности? — спросили мы.
— Мне не простят провала. Особенно те из руководства, у кого сохранились мелкобуржуазные замашки...
Беседы с Ф. растянулись на достаточно длительный срок. Во-первых, ему трудно было ответить на все наши вопросы за один раз. Во-вторых, исходя из складывавшейся обстановки, мы были вынуждены сокращать время встреч, чтобы греческое командование не зафиксировало его отлучек. Тем более мы к тому времени еще не решили, что нам выгоднее — распустить эту иностранную службу или использовать ее в наших целях с учетом того, что Ф. ничего от нас не скрывал. И решение было принято: ф. стал нам помогать. Причем мы не пытались выяснить всей агентурной сети, которая числилась за 2-м бюро ДАГ, а просто перед Ф. ставился, допустим, такой вопрос: есть ли возможность прояснить, какие намерения вызревают в тех или иных группировках политэмигрантов, часть которых, по нашим данным, больше тяготела к политике Югославии, чем к Греции? (Пусть правильно поймет меня читатель, но тогда, в 1949- 1951 годах этот вопрос считался особо актуальным, так как Югославия, по сообщению Коминформбюро от 1947 года, была объявлена как наш политический и идеологический противник.) Как правило, от Ф. поступал полный и исчерпывающий ответ, вплоть до того, сколько лиц объединилось на националистической основе, кто у них лидер, их ближайшие и перспективные планы и т.д. При этом мы предполагали, что при добыче исчерпывающей информации во 2-м бюро ДАГ, так же как в других подобных организациях западных стран, могут использоваться провокационные методы. Нам это категорически запрещалось, и, чтобы обойти стороной этот деликатный вопрос, мы сознательно не спрашивали Ф., как он добыл те или иные интересующие нас сведения.
Много ценной информации мы получили через этого человека. Выяснили настроения в среде греческой политэмиграции, какие существуют группировки, кто поддерживает Захариадиса, кто — Калояниса, кто — Парцалидиса, какой урон нанес армии ЭЛАС бывший командующий Карагеоргиос, заключив кабальный мир с англичанами в местечке Варкиза. Выяснились и другие вопросы, в том числе и самые конкретные.
Ряд таких конкретных вопросов мы решали с помощью прокуратуры и следствия. Но нередко возникали вопросы, требовавшие нашего незамедлительного вмешательств. Причем промедление могло принести, как мы считали, весьма тяжкие последствия. Из множества случаев вспоминается один, наиболее характерный. В один из сентябрьских субботних дней 1950 года, в конце дневного рабочего времени[1], раздался телефонный звонок от Ф., который передал следующую информацию.
Среди колонии политэмигрантов существовала группировка греческих моряков, ранее служивших на американских, английских, французских и других судах. Они, как правило, никаких политических вопросов не поднимали, занимаясь в основном улучшением для себя бытовых условий. Поэтому, как заявил Ф., они не считали нужным ставить о них нас в известность. Но случилось непредвиденное: лидеры группы моряков уговорили остальных нелегально уйти за кордон, добраться до Организации Объединенный Наций, где выступить с заявлением в каком бедственном положении в СССР, как они считали, находятся греческие политэмигранты и, в частности, моряки.
По сообщению агента Ф., который находился среди моряков, беглецов, изъявивших желание уйти за кордон, было 24 человека. Они раздобыли оружие, карты, веревки и другие переправочные средства и приготовились к поездке в район Термеза, где решили форсировать Амударью и уйти в Афганистан.
Последнее, что сообщил Ф.: экипированная всем необходимым группа покинула греческий городок и сосредоточилась в пустом бараке в районе поселка Дурмень, откуда завтра она двинется по маршруту бегства.
Срочная рекогносцировка местности показала, что интересующий нас барак расположен метрах в тридцати от проселочной дороги, по которой изредка движутся люди и машины в направлении расположенного неподалеку заводика и обратно. С другой стороны барака был обрыв, внизу которого протекает глубокий арык. У входа в барак моряками выставлен часовой, чтобы он вовремя предупредил их о возникшей опасности.
Решение начальством было принято одно: группу задержать, пока она не покинула барака. Возможности беглецов в бараке для сопротивления будут ограниченны, особенно если провести задержание их на рассвете, когда моряки еще будут спать. Но часового нужно было снять бесшумно, по всем правилам партизанского искусства.
Весь вечер и ночь готовилась операция по захвату. Но как бесшумно снять часового? Окончательное решение созрело уже на месте захвата, на рассвете.
В это время на заводике кончилась ночная смена. Около двух десятков рабочих, мужчин и женщин, окончивших смену, прошли домой недалеко от барака. Часовой на них никак не реагировал. Более того, часовой сам вышел к проселочной дороге и что-то спросил у проходящих. Решение созрело немедленно. Геннадий Дурандин и Володя Борташевич 'одолжили' у завода две промасленные спецовки, слегка 'прикоптили' свои лица и под видом рабочих, окончивших смену, двинулись мимо барака. Продолжая якобы ранее начатый разговор, они остановились невдалеке от часового, не обращая на него никакого внимания. А тот наблюдал за ними. Геннадий и Володя в разговоре достали папиросы и стали искать спички. То ли от сырости, то ли еще по какой причине они не загорались, и тогда один из них показал рукой на костерок возле часового. Не торопясь, продолжая между собой разговор, они подошли к нему попросили достать тлеющий уголек. Далее всё, как принято было говорить в то время, было делом техники. Через 15 секунд часовой с кляпом во рту и закрученными назад руками лежал на земле, а мы, группа оперработников, молча бежали к окнам и двери барака, перекрывая беглецам пути отхода...
Среди изъятых у моряков вещей были парабеллум и бельгийский 15-зарядный пистолет, несколько ножей, карты с начертанными маршрутами передвижения в Афганистан, около 600 американских долларов, которые я держал тогда в руках впервые.
С учетом накопленного мною опыта, а также сохранившегося фронтового задора и энергии руководство МГБ приняло решение назначить меня начальником группы по оперативному обслуживанию интернированного в СССР отряда иракских курдов под командованием Моллы Мустафы Барзани.
В 1930-1940 годах фамилия руководителя большого курдского племени Барзани была широко известна на территории Ближнего и Среднего Востока. Знали об этом племени и политики империалистических государств. Англичане, занимавшие в то время превалирующие позиции в политике народов Ближнего и Среднего Востока, настороженно следили за каждым шагом семьи Барзани, не без основания полагая, что они в своем движении за объединение всех курдских племен в единое государство смогут нанести урон их имперским интересам. Поэтому не только следили, но и всячески исподтишка противодействовали курдам. Но внешне они всячески заигрывали с Барзани, одобряя и восхваляя его политические и практические шаги, когда им это было выгодно.
