эпицентра появилось страшно много радиоактивной пыли, которая в соединении с ионизированным воздухом в самом деле могла действовать подобно ядовитому газу. Ученые Сёно и Сакума установили, что при спасательных работах множество людей надышались этой отравленной нейтронами пылью. У них появились приступы удушья, понос, рвота, кровотечения. Тысячи жителей Хиросимы лишились волос, даже бровей.
Уже на третий день после катастрофы японцы начали тщательно изучать новую болезнь. Патолог доктор Тюта Тамагава, профессор университета в Окаяма и медицинского факультета университета Хиросимы, переведенного в Котати, очень скоро понял, что симптомы, обнаруженные у его больных, не имеют ничего общего с диагностическими данными медицинских учебников. Более точные сведения он надеялся получить после вскрытия нескольких жертв атомного взрыва. Приехав 9 августа в разрушенный город, Тамагава тотчас же обратился к своему товарищу по университету Китамура, начальнику отдела здравоохранения, и попросил у него разрешения на вскрытие. В то время тысячи трупов еще лежали непохороненными среди дымящихся развалин. Однако даже родственникам трупы выдавались для погребения лишь по особому разрешению. Люди, не решавшиеся действовать на собственный страх и риск и шедшие «законным путем», вскоре запутывались в дебрях бюрократической волокиты. Оставшиеся в живых чиновники — хоть их было и немного — упорно требовали справок и удостоверений, которые в тех условиях почти невозможно было раздобыть.
Тем труднее оказалось получить разрешение на анатомирование неопознанных трупов. Профессор Тамагава, человек горячий и вспыльчивый, вскоре сложил оружие и уехал, ничего не добившись. Большим успехом увенчались старания его коллеги, доктора Сэйси Охаси, который вместе с знаменитым японским физиком Ёсио Нисина по поручению военного ведомства уже 8 августа вылетел из Токио в Хиросиму, а 21 августа передал своему военному начальству первый медицинский отчет о лучевой болезни в Хиросиме[5], основанный на результатах вскрытия двенадцати жертв атомной бомбы. В этом отчете он, в частности, указывал на поражения костного мозга и лимфатических желез гамма— и бета-лучами.
Однако, несмотря на то что война, согласно объявленной императором готовности капитулировать, уже была официально проиграна, японские военные власти все еще рассматривали чрезвычайно важный отчет Охаси как «секретный документ». В результате врачи, боровшиеся в Хиросиме за жизнь многих тысяч больных, по-прежнему оставались в полном неведении. Не распознав на первых порах специфики симптомов лучевой болезни и не получив к тому же ни от друзей, ни от врагов никакой информации о побочном биологическом действии «новой бомбы», они совершенно неправильно лечили своих пациентов.
Историк Имахори, профессор университета в Хиросиме, так характеризует положение, создавшееся в результате неведения врачей:
«К сожалению, нужно констатировать, что при диагностировании новой болезни допускалась масса ошибок. После 10 августа у многих тысяч людей наблюдались лихорадочное состояние и кровавый понос. Всех их сочли больными дизентерией. В больнице почтовых служащих были оборудованы специальные бараки-изоляторы, чтобы предотвратить распространение эпидемии, однако число «дизентерийных» больных все возрастало. Подвалы универсального магазина Фукуя в центре Хиросимы были временно превращены в «больницу для заразных больных». Каждый день туда свозили сотни «подозрительных» больных, не спрашивая их согласия. В конце августа удалось установить, что ни у одного из этих больных не было дизентерийных палочек… Метод лечения изменили, но для многих это оказалось уже слишком поздно. Они погибли, потому что в результате неправильного диагноза их насильно подняли и заперли в бараках в ужасающих условиях…»
Тем временем профессор Тамагава, которого бюрократы заставили было отступить, услышав о новой вспышке странной болезни после 20 августа, решил вернуться в Хиросиму. На этот раз он не поддался уговорам властей и не отказался от попыток досконально изучить вопрос. 27 августа поздней ночью Тамагава поднял своего старого друга и коллегу доктора Хатия с постели и заявил ему коротко и ясно, что он твердо решил производить вскрытия независимо от того, получит ли он на это разрешение «идиотов, сидящих в окружном управлении»! Хатия, который за последние дни сам составил себе некоторое, хоть и довольно противоречивое, представление о «новой болезни», встретил слова друга с восторгом.
— Я счастлив, что вы пришли ко мне, — сказал он. — Никому другому я не был бы так рад, как вам. Только, ради бога, потише.
Решающую роль в постепенном рассеивании тумана, окружавшего «новую болезнь», невольно сыграла Мидори Нака, одна из самых красивых и выдающихся актрис Японии, особенно прославившаяся непревзойденным исполнением главной роли в «Даме с камелиями». Она была «звездой» всемирно известной драматической труппы «Сакура тай» («Цветущая вишня»), которая с начала июня 1945 года гастролировала в Хиросиме. К несчастью, артисты этой труппы поселились в доме, находившемся на расстоянии всего 700 метров от эпицентра взрыва атомной бомбы. Из семнадцати актеров и актрис тринадцать были 6 августа убиты на месте. Четверо еще оставались в живых, в том числе и Мидори Нака.
«В тот момент я как раз была на кухне, так как в это утро была моя очередь готовить завтрак для всей труппы, — рассказала актриса впоследствии. — На мне был легкий белый с красным халат, а голову я обвязала полотенцем. Когда внезапно все осветилось белым светом, я подумала, что взорвался кипятильник. В ту же секунду я потеряла сознание. Очнулась я в кромешной тьме и постепенно начала сознавать, что лежу под раз-валинами дома. Когда я попыталась освободиться то заметила, что на мне нет ничего, кроме коротеньких трусиков, Я ощупала свое лицо и спину: ран не оказа-лось! Только на руках и ногах было несколько царапин. Я побежала в чем была на берег реки, где все горело ярким пламенем. Прыгнула в воду. Течение отнесло меня на несколько сот метров. А потом солдаты вытащили меня из воды».
Рассказ актрисы мало чем отличается от бесчисленных аналогичных сообщений. Интерес ему придали лишь последующие события. Мидори Нака, хотя и чувствовала себя очень плохо, потребовала, чтобы ее возможно скорее отвезли в Токио. И, поскольку она являлась знаменитостью, ей волей-неволей пришлось предоставить место в битком набитом поезде, направлявшемся в столицу. В Токио — опять-таки благодаря своей известности — Нака сразу же попала под наблюдение лучших врачей. Один из них был Macao Цудзуки, пожалуй самый выдающийся японский специалист в области радиологии. На красавице Мидори он впервые изучал «новую болезнь», поразившую жителей Хиросимы. Однако для него одного во всей Японии эта болезнь отнюдь не была «новой». Дело в том, что на протяжении почти двадцати лет Цудзуки наблюдал действие «жестких рентгеновских лучей» на подопытных кроликах: во время своих экспериментов он уже видел большинство явлений, которые врачи Хиросимы впервые обнаружили теперь у людей, переживших атомную бомбардировку[6].
Сообщение о последних днях актрисы Мидори Нака гласит:
«16 августа Нака была доставлена в клинику Токийского университета. От ее прославленной красоты и благородной грации не осталось и следа. На следующий день после прибытия в больницу у актрисы начали выпадать волосы, число белых кровяных шариков упало до 300–400 (против нормы около 8 тысяч).
В больнице прилагали все усилия, чтобы спасти эту очаровательную женщину. Ей беспрестанно делали переливания крови. Сначала температура повышалась только до 37,8° при пульсе 80, но 21 августа подскочила до 41°, а 23 августа на теле больной в двенадцати или тринадцати местах внезапно появились лиловые пятна величиной в голубиное яйцо. На следующий день пульс доходил уже до 158. В то утро Мидори говорила, что чувствует себя лучше, но вскоре она угасла. На голове у нее оставалось всего лишь несколько тоненьких черных волосков, но, когда мертвую поднимали с постели, они тоже выпали и тихо опустились на пол…»
То обстоятельство, что Мидори Нака провела мучительные последние дни своей жизни не в безвестности среди таких же безвестных больных в одном из переполненных карантинных бараков Хиросимы, а находилась под постоянным тщательным наблюдением специалиста по лучевой болезни Macao Цудзуки и привлеченного им гематолога Дзин Миякэ, помогло спасти многих менее тяжелых больных в Хиросиме и Нагасаки. Ибо течение болезни и результаты вскрытия тела актрисы, усохшего и ставшего легким, как перышко, окончательно открыли глаза Цудзуки на истинный характер столь массового
