Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

Позавтракав, Бестужев с Павлом направились к баржам Пьянкова. К удивлению, там еще все спали, лишь Митрофан сидел с удочкой на берегу. Несколько больших сазанов лежало в траве, пошевеливая жабрами и хвостами. Поздоровавшись, Бестужев спросил, чего он не будит людей.

— Пьянков спит, а я-то при чем?

Тут запрыгал поплавок. Митрофан ловко подсек крупную рыбу, осторожно повел ее к себе и, когда она подошла к берегу, поддел ее сачком из прутьев. Полюбовавшись сазаном, рассмотрев сачок и сделанный из булавки крючок, Бестужев сказал:

— Золотые руки у тебя! А не взялся бы ты вместо Льянкова?..

Митрофан прямо-таки оторопел.

— Станут ли меня слушать?

— Отдам приказ — станут!

Из грязи да в князи? Нет, погодите маленько, подумать надо.

Бестужев попросил Павла разбудить людей. Тот поднялся на баржу, открыл люк трюма и отшатнулся.

— Ну и дух, хоть топор вешай! Нет, чего мне травиться.

Встав на четвереньки и сложив ладони рупором, он рявкнул по-гураньи. Звериный крик в гулком трюме прозвучал сильнее, чем тогда, у костра, и вмиг поднял людей. Заспанные мужики стали выбираться на палубу. Пьянков вылез позже всех.

— Истый капитан, — усмехнулся Бестужев, — последним покидаешь корабль.

ПИСЬМА ОТ РОДНЫХ

В это время на реке показалась яхта под парусом. Ветер и течение быстро несли ее по стремнине. Когда она приблизилась, Бестужев узнал в одном из офицеров Юлия Раевского, адъютанта Корсакова.

— Михаил Александрович, мы вас ищем, боялись разминуться в протоках… Знакомьтесь, Бронислав Казимирович Кукель, чиновник по особым поручениям.

— Не брат ли Болеслава Казимировича?

— Разумеется, — отдав честь, сказал тот — Поклон вам от него и Луизы Антуан.

— А вот вам письма, — Юлии достал из сумки два конверта.

Бестужев пригласил Раевского и Кукеля к своей стоянке и, пока они плыли к ней, начал читать письма.

«Дорогой наш Мишель!

Пишем тебе в Читу в надежде, что письмо застанет тебя у Дмитрия Иринарховича до твоего отплытия. Мы живем, слава богу, ничего. Леля и Коля спрашивают, когда приедет папочка. Леля недавно простыла. Не доглядели — забежала в лужу. Но болеет не сильно.

На пасху красили яйца, стряпали куличи, освятили в церкви, в которой малевал иконы наш брат Николай, царство ему небесное. Недавно ходили к нему, холмик поправили. Как сошел снег, Оля посадила луковицы сараны и лилий. Поговорили с ним, поплакали над могилой. Лушниковы и Старцевы хотят заказать крест чугунный в Петровском Заводе, спасибо им за все. Единственный ты остался у нас из пятерых братьев. Да хранит тебя господь в твоем многотрудном плавании!

С Мери ладим, не беспокойся. Правда, иной раз она бранится по пустякам, но мы понимаем, что jto от тоски по тебе. С отъездом в Москву пока обождем, хотя Саша[13] зовет к себе. Маша зачем-то написала ему о неладах с Мери, он беспокоится, торопит. Дай бог, не приведется тебе плыть в Америку, тогда мы скорее увидим тебя. Мария и Ольга кланяются. Оля просит прислать семян цветов, каких у нас нет и какие тебе понравятся.

Целую тебя. Елена».

Сложив письмо, Бестужев распечатал второй конверт. Жена написала отдельно от сестер. Значит, что-то не так.

«Здравствуй, дорогой муж Михаил! Пишит тибе твоя жена Мери. Во первых строках своего письма спешу сообщить, что дочь наша Леля выздоравливает, а Коленька — тьфу-тьфу-тьфу — здоров. Спасибо дохтору Кельбергу, по несколько раз в день бывал и сейчас заглядывает каждодневно. Но господь за какие-то грехи ниспослал новое испытание — захворала чахоткой сестра моя Наталья. Келъберг боится, как бы со мной того не вышло. А я думаю, на все воля божья. С сестрами твоими стараюсь ладить, но больно горделивы оне. Елена так из-за ерунды днями на миня не смотрит, а мне каково? Но ты не беспокойся. Получив намедни твое письмо, в коем ты советовал жить в мире и согласии, я пытаюсь исполнять мужний наказ и для того реже разговариваю и не замечаю их. Не пиши ты, Христа ради, по- французски. Все, что ты меня учил, я уж забыла и мне надо лишний раз обращаться к ним. А в энту Америку не езжай, шибко далеко, а я по тибе соскучалась, все молю бога хоть во сне увидеть, а о том, чтоб наяву свидеться, сильно мечтаю.

Крепко целую тибя, твоя жена Мери».

Закончив читать, Бестужев невольно вздохнул: как ни учил жену грамоте, пишет с ошибками. Главное же, нет согласия в доме.

Когда они подплыли к месту стоянки, Бестужев спросил Юлия об отце. С Владимиром Федосеевичем Раевским он лично не был знаком, но много слышал о нем как об отважном воине, участнике Бородинской битвы, награжденном золотой шпагой с надписью «За храбрость», знал о дружбе его с Пушкиным. Став одним из создателей тайного общества, Раевский был арестован за три года до восстания. Некоторое время они находились одновременно в Петропавловской крепости, но судьба не свела их ни там, ни в Сибири.

Юлий сказал, что отец, несмотря на свои шестьдесят два года, еще крепок, ни одного седого волоса, ведет большое хозяйство под Иркутском, собирая с бахчи более двухсот арбузов и дынь.

Накормив Юлия и Кукеля, Бестужев пошел провожать их и расспросил о новостях. Они рассказали, что Путятин морем направился в Печилийский залив, чтобы встретиться с богдыханом. Эскадра адмирала Сеймура обстреляла Кантон с моря, город занят англичанами и французами.

— Как бы Сеймур не грянул на Амур, — скаламбурил Бестужев. — До чего же наглы эти иноземцы! Мало им колоний во всех морях, океанах — еще и Китай подавай! Теперь представьте, как выглядит Путятин в компании с англичанами, американцами, французами в глазах китайцев? Вопросы о границе по Амуру надо ставить здесь, а не там, на борту военного корабля.

Раевский и Кукель переглянулись, удивленные справедливостью этих слов. Юлий спросил, можно ли передать их Муравьеву. Бестужев ответил, что не возражает, и крепко пожал руки молодым офицерам. Они сели в свою яхту и отчалили от берега.

У КОСТРА

Вечером Бестужев пошел берегом к пьянковским баржам. Подойдя к костру, он увидел, что все ужинают. Митрофан предложил поесть, но Бестужев ответил, что Мальянга накормил всех белужьей ухой вдосталь. Усталые, мокрые от воды и пота рабочие ели торопливо, жадно, как-то по-животному. То и дело поглядывая на Бестужева, они недоумевали, чего он пришел. Видя, что он настроен спокойно, они все же держались настороженно.

Бестужев смотрел на них и думал, до чего же некрасивы все. Но тут же устыдился своей мысли: как еще могут выглядеть люди, которые всю жизнь унижались и на родине, и здесь, в Сибири? Неправый суд, этап, каторга, жестокость охранников и горных мастеров, полная беспросветность сломят кого угодно. Поневоле потеряешь человеческий облик, когда к тебе относятся, как к скоту. И как на них поднять руку?

Даже Пьянков выглядит рабом под бременем власти, которая противопоказана ему и в малой доле.