издания А.Ф.Маркса. Свое намерение написать критическую статью о Чехове Шестов осуществил лишь через три года, в 1904 г. (статья появилась в «Вопросах Жизни» в марте 1905 г., см. стр.77–78). Но все эти годы он, очевидно, изучал Чехова и о нем думал. Он пишет жене из Москвы:
Думал было повидаться в Москве с Чеховым — да он уехал в Ялту. Ужасно жаль. Единственный из русских писателей (кроме Толстого), с которым мне действительно ужасно хотелось бы познакомиться. Он очень теперь болен. (5.12.(1902]).
Даем еще выдержку из письма Чехова к Дягилеву, относящегося к тому же времени. В этом письме Чехов высказывает мнение, сходное с мнением Шестова, о взглядах группы Мережковского:
Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше и дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. (29.12.1902).
В 1902 и 1903 гг. Шестов не писал, продолжая заниматься. В начале лета 1903 г. он поехал в Швейцарию, но не мог там остаться, потому что его вызвали обратно в Киев, так как Володя заболел. Он пишет жене из Киева:
Я приехал, когда кризис уже прошел, но у Володи был ужасный вид… Хорошо еще, что мать и сестры переселились… к нему, было кому ходить за ним… О моей книге почти нигде ничего не сказали. Но в последнем номере «М.Б.» был отчет о предисловии к «Юлию Цезарю». Говорят, что интересно, но не столько объясняет Шекспира, сколько представляет размышления автора. Рецензия сходится с Германом во мнении. [Киев, июнь (?) 1903].
Отчет о предисловии к «Юлию Цезарю», о котором говорит Шестов, появился в журнале «Мир Божий» в июне 1903 г. (стр.64) с подписью Е.А. Сама статья Шестова была опубликована как предисловие к пьесе Шекспира «Юлий Цезарь», вошедшей в том III (СПб., Брокгауз-Ефрон, 1903) нового издания Шекспира. До этого она, без сомнения, была напечатана в журнале уже в 1902 г.
В ноябре 1902 г. Шестов ездил в Петербург и Москву. В конце года он написал свою вторую статью о Мережковском. Об этой поездке и о том, как он писал статью о Мережковском, а также о своих литературных знакомствах он пишет жене. Приводим выдержки из пяти писем, недатированных или с неполной датой, по-видимому, написанных в конце 1902 г. и в начале 1903 г. Приблизительные даты этих писем были определены по их содержанию:
В Петербурге все на меня нападали [32], так что невольно начинаешь думать о том, чтобы вернуться «к себе»… Так что я немного пал духом. Но здесь, в Москве, за два дня я уже воспрянул духом и все питерские дела из головы вышли. А как ко мне приставали!.. И не только Минский,
Мережковский, Венгерова нападали, а все, т. е. либералы тоже вместе с ними. Я отчасти поэтому и взялся писать о 2-ом томе Мережковского, чтобы… выяснить, насколько наши взгляды расходятся. Я еще в прошлом году говорил об этом с редактором [Дягилевым], но тогда он, по- видимому, колебался. А теперь решился и дает мне carteblanche. Так что я могу писать все, что хочу. И я рад этому случаю. Сверх того, мне хочется хоть что-нибудь написать: я уж год ничего не писал, если не считать… заметок, вносимых для памяти в тетрадь…
Из «В.Е.» [ «Вестник Европы»] [33] получил за продажу книги 170 р., но «М.И.» [ «Мир Искусства»] еше не заплатил мне… Обещает не позже первого января прислать все. (Мне следует ровно 500 р.)… Первые 500 р. мне были высланы аккуратно и к сроку. Из Киева я тебе вышлю 300 р. (150 за декабрь и янв. и 150 из «В.Е.»). (Москва, 2.12.[1902]).
[В Петербурге на меня нападали] [34] за «Юлия Цезаря». И вообще нападали и в Петербурге, и здесь, в Киеве. Это, представь себе, под конец утомляет и раздражает, так что начинаешь избегать литературных знакомств. Здесь в Киеве даже неловко вышло. В лит. артист, обществе был доклад о 3. (?). Собралась вся литература киевская: пр. Булгаков, Бердяев, Водовозов, Ратнер [35] и др. Меня очень просили остаться ужинать, но я отказался — не хотелось. Только потом сообразил, что может быть сочтут мой отказ за гордость. Когда меня не было /.?./ если бы я был, верно взялись бы за меня. А я теперь уже почти не выношу споров, особенно литературных. Сколько меня подбивали принять участие в прениях по поводу разного рода докладов — я тверд как скала, все отказывался. Сейчас приготовляю статью о книге Мережковского. Если бы хорошо написать ее — то может выйти очень и очень интересно, т. к. Мережковский касается всевозможных большей частью очень важных вопросов и трактует их с точки зрения по моему взгляду неправильной. Вот бы /…?/ его как следует. Но это очень трудно, и я боюсь, что статья не выйдет. Жаль будет, (б/д, вероятно, Киев, декабрь 1902).
Когда я не вижу людей, когда я читаю книги знаменитых писателей, мне начинает представляться вся моя деятельность ничтожной, ненужной, плоской, пустой. Но, вот съездил в Петербург, увидел там писателей, потом в Киеве познакомился, как я тебе писал, кой с кем и убедился, что все люди, все слабы, а стало быть, я не вправе мечтать о всезнании и всемогуществе. Всезнающ и всемогущ один Бог, а некоторые считают, что и Бог не всемогущ, а только всезнающ. Нельзя себя измерять меридианами, нужно брать обыкновенный аршин…
У меня теперь масса всяческих литературных затей: примиряю киевскую литературу с петербургской. Ты знаешь, что с нового года выйдет журнал под названием «Новый Путь» (сколько нового!). Устроитель Мережковский. Меня тоже туда очень зовут, но с меня достаточно «Мира Искусства», и я только так, чтобы не обидеть отказом, обещал от времени до времени писать кое-что [36] /.?./ Но теперь пытаюсь привести туда киевскую литературу — и я хлопочу. Пристроил в «М.И.» Варвару Григорьевну, а теперь ее же хочу и в «Новый Путь», (б/д, письмо было написано в декабре 1902).
В январе 1903 г. статья о Мережковском кончена, и Шестов пишет жене из Киева:
Я этот месяц занимался. Написал довольно большую статью о Мережковском. Я не жалею, что потратил месяц: мне было полезно выяснить себе самому кой-что, очень меня беспокоившее. Теперь как будто разобрался. Боюсь одного: может быть статья покажется слишком резкой редакции — не поссориться бы из-за этого. Хотя я в Петербурге и предупреждал, что 2-ой том Мережковского мне не нравится и даже вперед почти все рассказал, что напишу. На днях имел письмо от Дягилева: настойчиво просит поторопиться с присылкой статьи. Но все-таки я не уверен, что решится напечатать. А если откажется, пропала работа и 125 р. денег. Досадно будет. Познакомился с киевской литературой — Булгаковым, Бердяевым, Ратне- ром и т. д. Даже вместе новый год встречали. Если бы ты меня видела! Я здорово выпил и потешал все общество. Со мной это бывает редко, но бывает, особенно в тех случаях, когда есть шампанское. С Бердяевым и Водово- зовым на ты выпили. И чего только я им не говорил! Но ничего — не сердились. Бердяев даже на другой день пришел ко мне и мы с ним часов 5 профилософствовали. Он хороший, симпатичный малый. Может быть, мы с ним в Швейцарии встретимся — я познакомлю тебя с ним. Он тебе наверное понравится, (б/д, письмо было, вероятно, написано в Киеве, в январе 1903 г., так как статья о Мережковском, о которой упоминает Шестов, была опубликована в журнале «Мир Искусства» в № 1–2, 1903).
В другом письме к жене Шестов пишет:
Что до Бердяева и Булгакова — я бы их перед тобой защищать не стал. Я уверен, что если бы ты их увидела и узнала — то восторгалась бы ими без конца. Они совсем в твоем вкусе, а что «Мир Божий» цитирует клочки — то по клочкам нельзя судить. Правда, Бердяев пишет немного слишком возвышенно и с большим количеством иностранных слов. Но это пройдет у него. Он еще молод: ему 27/28 лет. Но если бы ты была в Киеве, то себя в обществе здешних литераторов и их жен чувствовала превосходно. Они очень милые люди и с ними вообще гораздо лучше жить, чем с петербургскими писателями, (б/д, вероятно, Киев, март 1903).
О встрече Нового года, описанной в письме к жене в январе 1903 г., Шестов рассказывает Фондану:
Мы вместе в Киеве праздновали новый год в 1900[37]. В эти годы, выпивши немного, я становился задирой. Мои друзья знали эту слабость и всегда находили способ меня подпоить. В этот вечер Бердяев сидел рядом со мной. Я дразнил его невероятно, вызывая взрывы общего хохота. Но когда мой хмель прошел, я сообразил, что Бердяев вероятно обижен. Я извинился перед ним и предложил выпить на брудершафт. Кроме того, я просил его, для доказательства, что он простил, зайти ко
