Д-р Франк
Д-р Пеппер
Д-р Шолл
Д-р Франкенталер
Д-р Мабузе
Д-р Грабов
Д-р Мельмот
Д-р Вайль
Д-р Модесто
Д-р Фу Манчу
Д-р Веллингтон
Д-р Ватсон
Д-р Браун
Д-р Рококо
Д-р Дулиттл
Д-р Альварес
Д-р Спок
Д-р Хатч
Д-р Эспань
Д-р Малоун
Д-р Кляйн
Д-р Кейси
Д-р Ноу
Д-р Регата
Д-р Илья
Д-р Бадерман
Д-р Авени
и прочие врачи. Воздух был сперт, товарищи, ибо доктора подвергали рассмотрению (да!) резолюцию о порицании старого любимого поэта. Покончим с бадинажем и острословием! К серьезности. Утверждалось, что Каверна отпустил… но кто дерзнет поссориться с Корнем Любви, использованным должно? Он спас довольно наглецов. Обвинение пребывало в умелых руках д-ра Кляйна, изобретателя сердца, и д-ра Эспаня, в честь которого, как убеждены многие, названа Испания. Их богоподобные фигуры высились над крохотным поэтом.
Кляйн наступает.
Каверна встает во весь свой рост, который не огромен.
Ингарден затаивает дыханье.
Эспань тает, больше, больше…
Тезисы от Эспаня Кляйну.
Бак сбит.
Луау?
Поэт открывает…
Нет! Нет! Вернитесь!
— …и если путь сей долог и ведет мимо реактора, и вниз по долине, и вверх по садовой дорожке, оставьте ее, реку я вам, небесам. Ибо у науки есть свои резоны, разуму неведомые, — закончил Каверна. И все свершилось.
— Черт! — сказал один врач, и остальные угрюмо зашаркали ногами по аптеке, озирая странный товар, что продавался тут. Ясно, что никакая резолюция о порицании даже не могла бы… Ну разумеется нет! О чем мы только думали?
Сам Каверна, похоже, был доволен исходом слушаний. Баку с Ингарден он декламировал свои поэмы о любви, озаглавленные «В вечерней синеве», «Давно и далеко», «Кто?» и «Дань У.К. Уильямсу». Ноги посетителей танцевали по усыпанному опилками полу аптеки амулетов под неотразимые ритмы поэтовых поэм. Изморозь счастья белела на двух поверхностях их лиц.
— Даже в Техасе, — прошептал Бак, — где все очень волнительно, нет ничего сродни старческому лицу Константина Каверны. Вы взаправду?
— О, жаль, что все не иначе.
— Правда?
— В мире так много прекрасных людей, и жалко, что я не из их числа!
— Вы из, вы из!
— Не по сути. Не внутри.
— Вы очень аутентичны, как мне кажется.
— Это нормально в Кливленде, где аутентичность — то, что надо, а здесь…
— Поцелуй меня, пожалуйста.
— Опять?
Парашюты прочих пассажиров щелкнули и затрещали во тьме вокруг него. В форсажной камере случилась неполадка, и пилот решил «нырнуть». Крайне все это неудачно.
— Каков твой стиль жизни, Цинциннати? — вопросил Бак у опрокинутой на спину драгоценности, посверкивающей под ним, словно старое ведро технических алмазов. — Дерзновен ли ты, как Кливленд? агонизируешь, как Акрон? туп, как Толедо? Каков твой настрой, Цинциннати?
В ледяном молчании город подступал к его пятам.
Войдя в контакт с Цинциннати, Бак и те из прочих пассажиров злосчастного рейса 309, кто пережил «нырок», направились в отель.
— Это у вас тут фляжка грога?
— Да, вообще-то это грог.
— Чудесно.
Согревшись грогом, от которого кровь заскакала у него по жилам, Бак пошел в свой номер и кинулся на кровать.
— О! — внезапно сказал он. — Должно быть, я не в том номере!
Девушка в постели сонно шевельнулась.
— Это ты, Харви? — спросила она. — Где же ты был столько времени?
— Нет, это Бак, — ответил Бак девушке, которая выглядела очень хорошенькой в голубой фланелевой ночнушке, натянутой на самые коленные чашечки, где остались красные полоски. — Должно быть, я попал в чужой номер, я боюсь, — повторил он.
— Бак, выметайтесь из этого номера сейчас же! — холодно произнесла девушка. — Меня зовут Стефани, и если мой друг Харви застанет вас здесь, будет неприятная сцена.
— Что вы делаете завтра? — спросил Бак.
Назначив «свидание» Стефани на 10 часов утра, Бак уснул невинным сном в собственной постели.
Утро в Цинциннати! Прославленный холодный свет цинциннатского солнца неразборчиво падал на весь город, там и сям, почти никого не согревая. Стефани де Ноголитьё надела льдисто-лазоревый шерстяной костюм, в котором смотрелась очень холодной, прекрасной и изможденной.
— Расскажите мне о своей цинциннатской жизни, — сказал Бак, — о ее уровне, я вот в чем заинтересован.
— Моя жизнь здесь весьма аристократична, — сказала Стефани, — поло, персиковый компот, liaisons dangéreuses[12] и так далее, поскольку я принадлежу к старой цинциннатской семье. Тем не менее все это не очень «весело», и вот именно поэтому я согласилась на это десятичасовое свидание с вами, волнующий небесный незнакомец!
— Вообще-то я из Техаса, — сказал Бак, — но у меня в этом путешествии нелады с самолетами. На самом деле я им не очень доверяю. Не уверен, что они надежны.
