Лев Толстой: Бегство из рая

Уже утром 8 сентября С.А. была в Москве и отправилась в Крекшино. Л.Н. «ласково» встретил ее на станции, и всё в доме показалось ей «хорошо, приветливо, красиво». 10–12 сентября она вновь была в Москве. Ходила в банк, привела в порядок свои издательские дела и, как обычно, пошла в Исторический музей поработать с рукописями мужа, которые она сдала туда на хранение. Кроме того, у нее болела нога, и она посещала врача. 13 сентября она снова приехала в Крекшино.

В этот день она уже определенно чувствовала что-то неладное. Вместе с ней из Москвы ехала дочь Саша, которая также была в городе по делам и теперь возвращалась к Чертковым и отцу.

На станции их опять встречал Толстой. Садясь в экипаж, С.А. оступилась на больную ногу и всю дорогу громко стонала. Ее уложили в кровать, вызвали доктора. К обеду она пришла к столу. Находившийся там Гольденвейзер отмечает «болезненно-раздраженное состояние Софьи Андреевны, ежеминутно готовой сделать сцену или впасть в истерический припадок». 17 сентября, накануне подписания завещания, вспыхнула ссора С.А. и Черткова, о которой пишет в воспоминаниях молодой секретарь Черткова Алеша Сергеенко.

Впечатления Алеши Сергеенко от посещения Крекшина в сентябре 1909 года чрезвычайно интересны. Алеша тогда мало что понимал в тонкостях семейного конфликта Толстых, хотя знал писателя с 14 лет благодаря знакомству с ним своего отца, литератора и биографа Толстого Петра Сергеенко. В многолюдной семье Сергеенко царил культ «великого Льва». Петр Алексеевич, его жена и восемь детей жили в деревне, работали на земле и каждый день рождения Толстого отмечали в благоговейных размышлениях о нем. Уезжая в Англию, В.Г. взял в секретари молодого «толстовца» Алексея.

Алеша имел возможность сравнить быт Чертковых в Англии и в Крекшине. Насколько в Англии было тяжело и скучно, настолько в Крекшине Алеша вдруг почувствовал атмосферу счастливой семьи.

«Я скоро убедился (находясь в Англии. – П.Б.), что в этом доме, собственно, семьи нет, что это скорее гостиница; каждый жил своей обособленной жизнью, и мне после того, что я до двадцати лет прожил в большой семье, было не по себе, иногда тоскливо».

Совсем другая атмосфера была в Крекшине. «Совсем иной дух», – изумляется Алеша.

Чертков и Галя заботятся о хозяйстве, обсуждают проблему цветной капусты, присланной для Толстого соседней помещицей. Как приготовить: «кусочками», «в сухарях», «в бешамели»? Чертков лично участвует в составлении меню для Толстого. За столом весело, оживленно.

«Лев Николаевич находился в конце стола, и странное дело – мне в первую минуту показалось, что это сидят не чужие друг другу люди, а тоже что-то вроде большой семьи. И Лев Николаевич возглавлял ее». «Большая дружная семья», – пишет Сергеенко.

А теперь оцените это глазами С.А. Она тоже это видит. Неудивительно, что она закатила В.Г. скандал, когда узнала, что, оказывается, еще и в Москву она поедет с мужем в разных колясках. «Соня взволновалась предложением ехать до Москвы врозь, – пишет Л.Н. в дневнике. – Пошел к ней. Очень жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался».

Эта запись сделана 17 сентября.

На следующий день Л.Н. подписал завещание.

Роялист больше, чем король

«У Чертковых ей всё не нравилось: „темные“, окружавшие отца, общий стол, где Илья Васильевич (слуга Толстых. – П.Б.) сидел вместе с ней. Нервы ее были в ужасном состоянии, – вспоминала Саша о настроении С.А. в Крекшине. – Трудно себе представить, что было бы, если бы она узнала, что здесь, в Крекшине, отец решил написать завещание… Я переписала это завещание, отец и три свидетеля подписали его. Я дала копию Черткову, оставила у себя оригинал, и Чертков просил меня зайти в Москве к присяжному поверенному Муравьеву, чтобы узнать, имеет ли такое завещание юридическую силу».

«Решение его прибегнуть к завещанию было предпринято без моего ведома и во время моей вынужденной разлуки с ним… – пишет Чертков. – Написать „юридическое“ завещание я не только не уговаривал Л. Н-ча, но даже предполагал, что он на это не согласится…»

История с этим завещанием вообще ужасно темная. И это при том, что жизнь позднего Толстого была предельно прозрачной. Каждое его слово, каждый жест фиксировались с разных сторон. Но не в отношении этого завещания – одного из важнейших поступков его жизни.

«Подробной истории каждого из этих документов я не касаюсь здесь, чтобы не обременять изложения», – пишет Чертков в книге «Уход Толстого». Но при этом весьма подробно рассказывает о завещании 1895 года и о неблаговидной роли жены Толстого в его сокрытии.

Уже разойдясь с Чертковым и не испытывая к нему никакой симпатии, Александра Львовна в двух мемуарных работах («Отец» и «Дочь») предельно скупо касается роли В.Г. в завещании. Тем не менее, из ее воспоминаний узнаём, что именно Чертков был инициатором ее встречи с московским адвокатом Н.К. Муравьевым, известным защитником по делам русских сектантов, к которому не раз обращался за помощью Л.Н. Но ведь с этой встречи и начался тот юридический кошмар, который в конце концов вынудил Л.Н. бежать из Ясной Поляны.

Муравьев объяснил участникам этой истории, что литературные права, как любая частная собственность, не могут быть переданы «всем». Их можно передать только конкретному физическому или юридическому лицу. Или – лицам. С этого момента четырнадцатилетние игры Л.Н. с законами Российской империи закончились.

Надо было выбирать. Или оставить всё как есть и ничего не предпринимать в плане юридического завещания (в этом случае законными наследниками стали бы жена и дети). Или, сказавши А, говорить и Б.

Чертков отрицал свою роль в инициации второго формального завещания, написанного после того, как Н.К. Муравьев раскритиковал первый, «крекшинский» вариант. Но факт есть факт: именно молодой сотрудник Черткова Федор Страхов дважды, 26 октября и 1 ноября 1909 года, приезжал в Ясную Поляну к Толстому, чтобы уладить этот юридический вопрос.

В книге Георгия Ореханова «В.Г. Чертков в жизни Л.Н. Толстого» опубликованы два письма Саши к Черткову, написанные 11 и 27 октября. Они не оставляют сомнений в том, что второе юридическое завещание тщательно готовилось враждебной С.А. «командой Черткова».

11 октября: «(Самое важное) На днях много думала о завещании отца и пришло в голову, что лучше было бы написать такое завещание и закрепить его подписями свидетелей, объявить сыновьям при жизни о своем желании и воле. Дня три тому назад я говорила об этом с папа. Я сказала ему, что была у Муравьева, что Муравьев сказал, что завещание папа? недействительно и что, по моему мнению, следовало бы сделать. На мои слова о недействительности завещания он сказал: ну что же, это можно сделать, можно в Туле. Об остальном сказал, что подумает, а что это хорошо в том отношении, что если он объявит о своем желании при жизни, это не будет так, как будто он подозревает детей, что они не исполнят его воли, если же после смерти окажется такая бумага, то сыновья, Сережа например, будут оскорблены, что отец подумал, что они не исполнят его воли без нотариальной бумаги. Из разговора с отцом вынесла впечатление, что он исполнит всё, что нужно. Теперь думайте и решайте вы, как лучше. Нельзя ли поднять речь о всех сочинениях? Прошу вас, не медлите. Когда приедет Таня, будет много труднее, а может быть, и совсем невозможно что-либо устроить».

Таким образом, юридическое завещание готовилось не только за спиной С.А., но и без ведома старших детей, Сергея и Татьяны, которые в семейном конфликте были на стороне отца. Оно готовилось в глубочайшей тайне и готовилось именно «командой Черткова», в которую, увы, входила и младшая дочь Толстых Саша. Самое неприятное место в этом письме то, где она поднимает вопрос о лишении матери прав на сочинения, написанные до 1881 года, предлагая решать это В.Г.

Саша в то время не любила мать и, к сожалению, имела на то некоторое право. Еще в детстве она узнала, что родилась в ночь после первой попытки отца уйти от матери в июне 1884 года. Она также знала, что, будучи беременной ею, мать ходила к тульской акушерке с просьбой устроить искусственный выкидыш. Акушерка отказалась, за что С.А. потом благодарила Бога. Тем не менее она не баловала Сашу и не уделяла ей того внимания, которое досталось другим детям. Она держала ее на дистанции, часто раздражалась на нее, оскорбляла и унижала. Дочь отвечала матери дерзостью и непослушанием.