стыдно и было так хорошо, что я эту минуту считаю одной из самых счастливых во всей моей жизни».
Илья тоже любил отца. Из всех сыновей Толстого он более всех походил на него внешне, а в старости, живя в Америке, стал поразительно на него похож, что позволило Голливуду втянуть Илью в авантюру весьма неудачного фильма о Толстом, где сын сыграл своего отца. Но в молодости, став главой собственной семьи, он начал вынуждать мать (мать, а не отца!) отдать ему Гриневку, что нельзя было сделать, не ущемив имущественных прав остальных детей. Записи в дневнике С.А. ясно свидетельствуют о том, что акт об отказе от собственности, подписанный Л.Н. в 1892 году, был результатом не столько его и ее воли, сколько вынужденной ситуации, в которой семья оказалась после женитьбы Ильи.
«Собственно, трудно с одним Ильей, – пишет С.А. в 1891 году, за год до формального раздела собственности семьи, – он страшный эгоист и очень жаден, может быть оттого, что у него уже семья. Остальные дети все деликатны и на всё будут согласны. Левочка всегда имел слабость к Илье и не видал его недостатков; на этот раз тоже ему хочется сделать всё по желанию Ильи, и я боюсь, что будут еще неприятности без конца. К счастью, Гриневка на мое имя, и если не согласятся делить всех детей по жеребью, я не соглашусь отдать Гриневку и Овсянникова. Но маленьких в обиду не дам ни за что… Левочке все эти разговоры тяжелы, а мне еще вдесятеро тяжелее, так как приходится защищать меньших детей от старших».
Не сумев радикально решить вопрос об отказе от собственности, Толстой «умывает руки». Он отрекается от собственности, но формально это происходит в виде раздела имущества между членами его семьи. Это было единственно возможное компромиссное решение, но надо признать, что пострадавшей стороной в этом разделе оказалась С.А. Муж получил то, что хотел – свободу от собственности. Дети получили свои доли. Она получила Ясную Поляну (на паях с несовершеннолетним Ванечкой), но вместе с тем сохранила обязательство отвечать за Л.Н., организовывать его быт и оставаться связующим звеном дробящейся большой и сложной семьи.
«В июле 1891 года, – вспоминал Сергей Львович, – все мы – братья и сестры – съехались в Ясной Поляне для обсуждения предполагаемого отцом раздела его имений между нами[17]. Отец оценил все свои имения вместе с купленными матерью двумя небольшими имениями Овсянниковым и Гриневкой приблизительно в 500 000 рублей и решил распределить все эти имения поровну на девять человек – нашу мать и восемь его детей. Каждую часть он оценил в 55 000 рублей. После совместного обсуждения этого дела было установлено, согласно предложению отца, следующее распределение долей каждого: Ясная Поляна была разделена на две части – одна часть передавалась матери, другая – малолетнему Ивану, бывшему под ее опекой; Никольское-Вяземское вместе с Гриневкой разделялось на три части: я получал часть с усадьбой с условием заплатить 28 000 сестре Тане, Маша получала среднюю часть Никольского, Илья – Протасовский хутор вместе с купленной матерью Гриневкой, где он поселился; Татьяна – 28 000 от меня и купленное матерью Овсянниково, Лев – московский дом и участок в самарском имении, трое младших, кроме Ивана, опекаемые матерью, получили остальное самарское имение. Маша, разделявшая убеждения отца, отказалась от своей части, и ее часть была передана матери.
Тогда я предложил матери, на что она согласилась, передать мне Машину часть Никольского- Вяземского с обязательством уплатить ее стоимость, то есть 55 000 рублей. Таким образом я взял на себя обязательство уплатить сестрам 28 000 + 55 000 = 83 000, что составляло около ста рублей с десятины имения. Эти деньги я надеялся уплатить путем залога имения и продажей леса».
Судя по воспоминаниям и дневникам участников этого события, раздел прошел довольно мирно, если не считать отказа от своей доли Маши, который вызвал возмущение ее братьев и старшей сестры как своего рода «подлость» по отношению к ним. Заметьте, возмущение вызвал отказ, а не претензия на лишний кусок. Это говорит о высоком моральном климате в семье Толстого.
«На Страстной все братья съехались, потому что решили делиться, – пишет в дневнике Татьяна. – Этого захотел папа?, а то, конечно, никто не стал бы этого делать. Всё-таки ему это было очень неприятно, и раз, когда братья и я зашли к нему в кабинет просить, чтобы он сделал нам оценку всего, он, не дождавшись, чтобы мы спросили, что нам нужно, стал быстро говорить: „Да, я знаю, надо, чтобы я подписал, что я ото всего отказываюсь в вашу пользу“. Он сказал это нам потому, что это было для него самое неприятное и ему очень тяжело подписывать и дарить то, что он давно уже не считает своим, потому что, даря, он как будто признает это своей собственностью. Это было так жалко, потому что это было как осужденный, который спешит всунуть голову в петлю, которой, он знает, ему не миновать. А мы трое были эта петля. Мне было ужасно больно быть ему неприятной, но я знаю, что этот раздел уничтожит так много неприятностей между Ильей и мама?, что я считала своим долгом участвовать в нем. Я завидовала Маше в том, что она не входила ни во что и отказалась взять свою часть».
Выйдя замуж, Маша вынуждена была обратиться к матери за своей долей наследства.
Детям Толстого было неловко делить собственность отца, которую отец мечтал отдать крестьянам. Отцу было неловко присутствовать при разделе его собственности родными детьми, «как если бы он умер» (точные слова Толстого). Мать переживала из-за того, что младшие дети материально пострадают от эгоизма старших. Среди старших детей впервые возник серьезный раскол из-за необдуманного поступка Маши, который дополнительно ставил их в неловкое положение. Младшие дети, Саша и Ванечка, становились собственниками помимо своей воли. Подрастая, Ванечка не признавал Ясную Поляну своей собственностью и, слыша от матери, что это его земля, топал ножкой и говорил, что она не его, а «всехняя». Несложно догадаться, что если бы самый младший Толстой не скончался в семилетнем возрасте, с этим «собственником» были бы свои серьезные проблемы.
Этот раздел не принес семье ни материального, ни морального благополучия. Сыновья Толстого повторяли ошибки молодости отца: любили вино, карты, цыган, не отличаясь при этом крепким хозяйским умом. Переписка матери с сыновьями свидетельствует о том, что и Илья, и Лев, и Андрей, и даже самый разумный из братьев Сергей постоянно были в долгах и обращались за помощью к своей единственной спасительнице – матери.
Толстой считал собственность величайшим злом. Однако отказаться от этого зла и остаться морально спокойным он не смог. Зло преследовало и даже как будто мстило Л.Н. Особенно это проявилось в случае с литературными правами.
Недоходное место
Чтобы представить соотношение между собственностями Толстого, его имуществом и литературными правами, приведем некоторые факты и цифры.
По-настоящему доходным было только самарское имение. Купленные Л.Н. впрок нетронутые и плодородные самарские земли постоянно росли в цене и не требовали серьезных капиталовложений. Сдача этих земель в аренду приносила семье чистый доход. И если бы их хозяин время от времени не пускался в романтические предприятия, вроде скрещивания английской и башкирской пород лошадей ради создания идеальных скакунов для кавалерии, сами по себе самарские земли были золотым дном. Что касается тульских имений, всё было намного печальнее.
Досужие рассуждения, что, мол, вольно было Толстому отказаться от литературных прав, будучи богатым помещиком, происходят от очевидного незнания реального материального положения семьи.
Ясная Поляна не была доходным имением. Напротив, она приносила семье ежегодные убытки, покрывать которые приходилось из других источников. Переводя разговор на язык сегодняшнего дня, можно сказать, что Ясная Поляна была огромной дачей, которая кормила семью, но отнюдь не одевала. При этом требовала неустанных хозяйских забот и ежегодных капиталовложений, не покрываемых доходами от самого имения.
Чтобы представить хозяйские заботы С.А., которые после отказа мужа от собственности целиком легли на ее женские плечи, заглянем в «Опись живого и мертвого инвентаря…» Ясной Поляны, которую приводит в своей статье хранительница яснополянского дома Татьяна Васильевна Комарова. «На 1 января 1913 года в имении было большое хозяйство: 27 лошадей, 26 коров, 1 бык, 24 теленка, 11 свиней, 9 овец, 78 штук птицы. На 20 декабря 1912 года хранилось овса 880 пудов, ржи 800 пудов 10 фунтов, муки ржаной 6 пудов 36 фунтов; сена лугового 5 стогов, приблизительно 400 пудов; сена клеверного 2 стога, приблизительно 1200 пудов; овса в скирдах, 3 скирды = 130 копен; ржи в скирдах, 2 скирды = 150 копен, картофеля приблизительно 400 пудов».
«Выращивали также капусту, огурцы, малину, белую и красную смородину, разную зелень, дыни,
