— Знаешь, я уже как-то привык по-здешнему. Кличку тебе дали какую-нибудь? Как? Пациент? Остряки! Нехорошо. Итак, Пациент, времени у нас в обрез. Судя по приему, оказанному тебе Блатным, ты предложил ему связать Хозяина и сдать в милицию, так?
— Хотел. Но не успел.
— Еще бы! Ну и что ты намерен делать дальше?
— А почему тебя это интересует?
— Меня это уже не интересует. Я это знаю не хуже тебя. Ты хочешь выкрасть у Хозяина препарат, который он нам дает, верно?
Я промолчал.
— Да не строй из себя Штирлица! У тебя же на физиономии все написано! Короче. Препарат у меня.
Он достал из-под куртки довольно вместительную металлическую фляжку с плотно завинченной крышкой, от фляжки исходил знакомый горьковатый запах жженого сахара. Студент нежно погладил ее и снова спрятал.
— Нужно доставить это в город. Вдвоем у нас будет больше шансов, может, и прорвемся. Ну как, согласен?
Я кивнул. Почему-то этот парень внушал мне доверие.
— Тогда иди вперед, — сказал он, — и если на лестнице никого нет, дай сигнал…
…Небо начинало понемногу светлеть, но в лесу еще было совсем темно.
— Куда мы идем? — спросил я, едва поспевая за Студентом, уверенно ныряющим в густой ельник.
— К тракту. Это самый короткий путь.
— Так ведь у меня же машина! По-моему, если добраться до нее…
Студент обернулся и посмотрел на меня, как мне показалось, виновато.
— Машины твоей, к сожалению… в общем, она пострадала.
— Как пострадала? Отчего? Откуда ты знаешь?
Он снова зашагал вперед.
— Откуда знаю? Во сне видел. Ты что, не в курсе?
Мы потому и спим на крыше, что во сне как бы следим за всей окрестной территорией. Вот только то, что при этом происходит, к сожалению, совершенно не зависит от сознания. Снятся непременно какие-то кошмары. Однако неодушевленные предметы обычно не страдают… Так что эти твари напали на твою машину, видимо, случайно. Другое дело, если бы ты был еще в ней… Тебе Пациент, собственно, чертовски повезло, что на крыше сегодня был я и снился мне не Бог весть какой кошмар. Конечно, встретить собственное живое отражение тоже достаточно неприятно, но оно, по крайней мере, хоть безобидно, не пускает — и все.
— Значит, ты меня видел тогда?
— Да, и, к твоему счастью, почти сразу проснулся. Хозяин выскочил, стал спрашивать, в чем дело, а потом взял ружье и пошел встречать.
— Но неужели никто до сих пор не заметил того, что здесь происходит?
— А снаружи ничего не заметно. Стоит выйти из некоторой зоны сна, и перестаешь видеть и слышать все, что делается внутри нее. Но это легко сказать: “стоит выйти”, а на самом деле нам придется еще топать и топать, прежде чем мы выберемся на волю. Я сильно надеюсь, что будет переполох. Когда Блатной обнаружит на крыше сломанный топчан, на котором мы обычно спим, то, конечно, побежит к Хозяину. Пока они будут охать и материться, мы уйдем далеко…
Густой ельник сменился, наконец, чистым сосновым бором. Идти стало легче, кроме того, в лесу быстро светлело. Однако Студент не убавлял шага, по-прежнему озабоченно оглядываясь по сторонам. Я понимал, что беспокоит его — мы отошли еще недостаточно далеко от дома, слева поднимался склон все той же сопки.
— Послушай, Студент, — спросил я, — а почему ты все-таки решился выкрасть зелье у Хозяина?
Некоторое время он продолжал молча шагать, затем наконец ответил:
— У Хозяина лютая злоба на весь род людской. А это, — он похлопал по карману, где лежала фляжка, — это единственный способ его остановить.
— Однако больше ни у кого из вашей компании почему-то не возникло желание его останавливать.
— Ну, в компании я недавно. А кроме того, в отношении этого, как ты говоришь, зелья у меня есть свои планы.
— Планы? Что же ты собираешься с ним делать?
— Прежде всего исследовать. А если удастся, то и синтезировать. Я думаю, что под такое дело не жалко отдать половину Академии наук. Нужно научиться его изготовлять…
— А зачем?
— А затем, чтобы потом раздать. Каждому.
Я посмотрел на него как на ненормального.
— Ты что, серьезно?
— Абсолютно.
— Но ведь это же все равно, что наркотик! Хуже наркотика! Ты представляешь, что будет, если все начнут колоться твоим препаратом? И потом, куда ты денешь кошмары? Заповедник организуешь на тысячу двести койко-мест?
— Хотя бы. Но есть и другой способ.
— Какой?
— Постоянная подзарядка препаратом.
— Да неужели ты не понимаешь, к чему это приведет? Человечество просто выродится, расползется по норам и тихо вымрет!
— Погоди, — удивился Студент, — так тебе что же, так и не дали попробовать?
Я рассказал ему про Занозу.
— Ну, нет, — махнул он рукой, — это совсем не то. Понимаешь, ты видел только маленький кусочек того, что там происходило. А на самом деле… Ну, ясно, в общем. То-то я смотрю, ничего ты не понимаешь… “Расползется!”, “Выродится!”… Ерунда. Наоборот, каждая комнатушка увеличится до размеров Вселенной! Времени много — старости просто не существует, компания — какая хочешь. Скажешь, неинтересно без трудностей? Пожалуйста, трудностей сколько угодно, и главная из них — бедность собственного воображения. Так ведь с этой трудностью бороться — одно удовольствие! Кроме того…
Он вдруг умолк и схватил меня за руку. Словно тяжелый вздох пронесся по лесу, и сейчас же из-под земли отозвался короткий глухой шум, как будто шевельнулась там какая-то гигантская масса.
— Что это? — прошептал я.
Студент не ответил. Он с тоской смотрел куда-то вдаль, и, казалось, ни на что больше не обращал внимания. Я понял — мы опоздали. Но как это могло случиться?
— Послушай, Студент! — закричал я. — А что если сейчас выпить зелье?
Он опустил голову.
— Не поможет, нужно замкнутое пространство…
Прямо перед нами по тропинке вдруг поползли трещины, и земля вспухла бугром, будто огромный крот выбирался на поверхность. Уступая бешеному напору снизу, бугор быстро рос, пока, наконец, не превратился в конический холм в два человеческих роста высотой. Тогда на вершине этого гигантского нарыва образовался свищ, и струя темной, маслянистой жидкости ударила вверх.
Я с ужасом смотрел на крупные тяжелые капли, падавшие вокруг нас. Ударяясь о землю, они не разбивались, но начинали шевелиться, увеличиваться в размерах, выпускали пучок длинных, членистых ног и, поднявшись на них, медленно ковыляли в нашу сторону.
Когда некоторые из этих пауков достигали размеров стола, и стали видны их быстро двигающиеся челюсти, мы, наконец, очнулись и бросились бежать. Не разбирая дороги, я несся вслед за Студентом и боялся даже обернуться, чтобы, не дай Бог, не увидеть, как, уже возвышаясь над лесом, за нами гонятся пауки.
