ниоткуда, потому что, когда шел к крыльцу, он просто не мог ее не заметить. Разве что принял сгорбленную фигурку за кучу хлама…
– Здравствуйте, – с некоторой опаской произнес Александр.
– Да вот уже много лет здравствую, – неприветливо, но с чувством юмора ответила старуха.
– А я к вам, – нерешительно сообщил Александр.
– Зачем? – В ее голосе чувствовалось презрение.
– А-а-а… – Александр не знал с чего начать, поэтому решил повторить версию про соцстрах.
– Ладно, не ври, говори, зачем пришел, а то выгоню.
– А если скажу правду, не выгоните?
– Посмотрю, что за правда у тебя, да подумаю, что с тобой сделать.
– А вы что, правда ведьма? – не удержался Александр и сам испугался такой невежливости.
Старуха засмеялась и, выставив вперед руки с корявыми пальцами и длинными скрюченными ногтями, злобно зашипела:
– Да! Я злая Баба-яга! Сейчас зажарю тебя и съем!
– Ой, боюсь, боюсь! – Александр присел и по-детски закрыл лицо руками.
Через пару секунд он сделал щелочку между ладонями и выглянул в нее одним глазом. Старуха удивленно глядела на него, не зная, как вести себя дальше. Но было ясно, что выгонять его она не собирается. Тогда Александр сел рядом с ней на завалившуюся скамеечку и сказал:
– Я пришел к вам с одним вопросом.
– Точно с одним? – не поверила старуха.
– Ну, может быть, после него появятся другие… В зависимости от вашего ответа.
– Ну задавай тогда уже свой вопрос.
– Я хочу узнать историю Новой Трёшки, а вы, говорят, единственная, кто остался в живых из тех поселенцев.
– А зачем тебе эта история? – насторожилась старуха. – Ты, что ли, историк?
Александр хотел было выдать заготовленный ответ, что да, он историк-краевед, собирающий сведения об этой местности, но вовремя затормозил с обманом. Старуха явно была непростая и, как ни странно, в своем уме. Она бы мигом раскусила лжеца.
– Просто интересно, – сказал Александр чистую правду, чем явно удивил уже во второй раз собеседницу.
– Вот и мне интересно, зачем молодому бездельнику история забытой богом деревни.
– Ну… Понимаете, с тех пор как я узнал, что рядом с нашей деревней была еще одна, все мои мысли просто притягиваются к этому месту. Я хочу туда сходить, посмотреть… Если хотите, меня просто мучает любопытство. Но прежде чем туда идти, я решил хоть что-нибудь узнать о том, как там люди жили. И в процессе расспросов узнал о вас. Ну и вот я здесь.
– Значит, это тебя я жду столько лет? – улыбнулась старуха.
Александр не поверил своим ушам.
– Ждете?!
– Ну а как еще объяснить то, что в свои годы я до сих пор жива?
– А сколько вам лет? – спросил он по инерции.
– А какой сейчас год? – в свою очередь спросила старуха, и, увидев испуганное выражение лица собеседника, скрипуче захихикала: – Да ладно. Я каждый месяц за пенсию расписываюсь, знаю, какой год. А вот сколько мне лет, не знаю. Документы-то мне в пятьдесят третьем новые сделали и дату рождения наугад написали, и фамилию придумали с отчеством. А до этого числилась я как «заключенная номер…» А не помню уже номер. А как Сталин умер, объявили амнистию да всех освободили. Только при пожаре документы всех заключенных из нашего лагеря сгорели.
– А за что вы сидели? – задал Александр еще один нескромный вопрос.
– А за что все, за то и я – враг народа. Я те времена плохо помню. Почти не помню. Да и вспоминать не хочу. Отец мой был кулаком, жили мы очень богато. Его расстреляли, а нас всех по разным лагерям разослали. После амнистии возвращаться мне было некуда, вот и предложили мне поехать в новую деревню – работать поваром на лесоповале. Я согласилась. Я тогда вообще на все соглашалась, мне было все равно, что со мной происходит. Приехала я в деревню, поселили меня в женском бараке. Из пятнадцати девок восемь пузатые, а остальные, как ни стараются, не могут. А старались они сильно – такой блуд был в деревне, что даже вспоминать страшно. Не стеснялись даже в общей комнате, прямо при всех да с включенным светом.
Старуха махнула рукой и передернулась от этих воспоминаний.
– Ну, до меня сразу же, как до свежего мяса, начались домогательства, – продолжила она, успокоившись, – только я сопротивлялась, пока силы были. И не то чтобы мне любви не хотелось, да только вот так вот грязно… да лучше уж никак. И тогда начала я по вечерам после работы убегать в лес и бродила там одна, пока в деревне все не угомонятся, а потом потихоньку пробиралась на свою кровать. А летом и вообще в лесу ночевала… Ой, да зачем я тебе все это рассказываю? – спохватилась она. – Тебе же не моя история интересна, а деревни этой треклятой.
– Ну почему же треклятой? – не понял Александр. – Мне сказали, что вас из этой деревни еле-еле смогли сюда перевезти.
– Когда, милый, меня сюда перевозили, деревни-то уже и не было, а было только место святое, которое мне жизнь спасло и душу мою потерянную вернуло.
– Как это?
– А вот так. Мало им было гулящих девок, поймали они меня однажды все-таки, окаянные. – Старуха замолчала, вспоминая что-то, глядя злым взором внутрь себя. Через некоторое время тоскливого молчания она встрепенулась: – Ну, все они и года после этого не прожили, одного деревом раздробило, другой в тракторе сгорел, остальные со страху померли.
– Так значит, это вы все те непонятные случайности организовали?
– Да где уж мне-то? – усмехнулась старуха. – Это духи, которые там живут, за меня заступились.
– Духи?!
– Вот хоть верь, хоть не верь… Там кто-то живет. И не один, их несколько. Я с ними разговаривала, голоса у всех разные, характеры разные.
Александр пришел было к выводу, что «ведьма» хоть и выглядит довольно здоровой, давно уже впала в старческий маразм. Но потом одумался и решил, что раз уж он заявился к ней, то хотя бы из вежливости должен внимательно слушать и верить всему, что бы она сейчас ни наговорила, а потом, когда он пойдет в Новую Трёшку, по дороге рассортирует и проанализирует полученную информацию.
– Скажите… э-э…
– Пелагея меня зовут, если тебе это интересно. Просто Пелагея.
– А меня – Александр, будем знакомы… Скажите, Пелагея, а как вы с ними… ну, с духами… разговаривали?
– Это они со мной первые заговорили. Я же после того случая пошла было топиться. Да только подступы к реке здесь обрывом заканчиваются, просто так в воду не войдешь, надо по почти отвесному склону спускаться. Но есть там один утес, который над рекой нависает – прыгай и лети прямо в воду…
– И что? – напомнил о себе Александр через минуту старухиного молчания.
– Да дай вспомнить-то, как все было! – раздраженно отмахнулась та. – Сколько лет-то прошло. Мне уже и самой кажется, что я все придумала… В общем, вышла я на этот утес, стою, смотрю вниз, а перед глазами вся моя жизнь как кино мелькает. И в одном из кадров вижу я свою мать, которая молится перед иконами и плачет: «Прости, Господи, рабу свою Пелагею за грех великий. Отведи соблазн от детей ее и от внуков, не дай погибнуть навечно…» Это мать моя грех моей бабки замаливала – та самоубийством жизнь покончила.
– А что это она вдруг?
– Так когда деревню-то нашу раскулачивали, видимо баба Пелагея и решила, что лучше уж никак не жить, чем на старости лет лишь бы как. Запалила хату свою да вместе с ней и сгорела.
– Кошмар какой…
– Да по сравнению с тем, что нам всем пришлось пережить, может быть и не кошмар, а наоборот… Но я
