вперёд уйдёшь. Впереди всех.
— Это как, впереди всех?
—
А так вот, — и думая о том, как сам уходил в разведку, как уходили с заданием через линию фронта его товарищи, он сказал приподнято: — впереди всего фронта.
Было в его словах что-то непонятное и значительное и хотелось верить ему.
—
Кто же ты?
—
Кто я? Кто? — он разволновался от досады, что не мог, не имел права объяснить ей, похвастать.— Вот что, — сказал он, махнув здоровой рукой, — был у меня друг, капитан Ду бяга. Так вот его женщины никогда попусту не расспрашивали, как увидят его, так и обомлеют, языком забывают чесать.
—
Видать, дружок твой красивей тебя будет,— лукаво прищурилась она и засмеялась от души, громко и не обидно.
Она вышла на крыльцо проводить его.
—
Дорога теперь стала, — сокрушённо сказала она, глядя на буксующие невдалеке машины.
—
Стала, это верно, — подтвердил Бутин.
—
Не пройти, не проехать. Теперь пока весь снег сойдёт, да пока подсохнет, много времени понадобится. А вам ведь еду подвозить надо.
—
Надо. Без табаку туго.
Мимо по дороге вели раненых лошадей в ветеринарный батальон. Большие артиллерийские лошади одичали с голоду. Перед канавой они останавливались, пятились назад, не решаясь переступить.
—
До лета не дотянут,— глядя на них, сказала женщина, — а овса нет. Резали бы их да армию кормили. Если поварить дольше, не жёстко.
—
Нельзя,—объяснил Бутин, — строжайший приказ беречь их до последнего — для вас ведь бережём.
Он пошел, высокий, больная рука на перевязи.
_ Вот и ты пострадал, а пешком идёшь, — сказала она ему вслед и покачала головой.
—
Ничего, не печалься, — крикнул ей Бутин и здоровой рукой помахал на прощанье,— от пешки нет замешки.
Он шёл дальше к фронту. Завтра к утру Бутин придёт в свою часть, доложит подполковнику Яру ни ну: «Прибыл из санбата...»
* * *
Тихо в лесу на ночном привале, только окрик часового, только хруст ветки, обломившейся под напором ветра, да громкое чавканье сапога в топкой лесной чаще.
Не попрощавшись ни с кем, незаметно ушла Никитична. Старым, изведанным путём через рвы и окопы, через проволочное заграждение пробирается она на запад в районный центр к руководителю подпольной группы.
Где-нибудь на той стороне фронта её задержит гитлеровец, обыщет и, не найдя ничего подозрительного, швырнёт ей обратно мешок с сухарями и грязные, долго служившие карты. И пока она будет прятать карты в обвисший чулок, фашист разглядев её, поспешно надвинет пониже на лоб ей ветхий шерстяной платок, отбежит назад и щёлкнет аппаратом, В письме своей родне «мит Грус унд Кус фон вайтен Остен» [2] он пошлёт фотографию Никитичны, на которой из-под платка внимательно и враждебно будут смотреть её маленькие глазки, и подпишет под снимком: «Руссише Типе».
Еще зарево обжигает родное небо, но путь Никитичны стал короче — Красная Армия подходит к её родным местам.
А в урочный час по приказу подполковника Ярунина разведчики седлают коней. Фашистские диверсанты высадятся в лесу севернее Чертелина, и отряд разведчиков уходит в засаду.
Коротки стали ночи. Спят полки перед боем, на рассвете снова наступление.
Накинув на плечи шинель, подполковник Ярунин обходит расположение штаба.
Разведчики в войсках и в стане врага бесщадно, кропотливо и незаметно творят своё дело, они обезвредят врага, обезопасят продвижение частей.
Высоко в небе гудит самолёт противника. Часовой кричит, надрываясь:
— Палатка младшего лейтенанта Белоухова! Окошко неплотно прикрыто! Эй, кто там, демаскируете!
Подполковник раздвигает дверцы, согнувшись заходит в палатку. На топчане, укрытая одеялом и шинелью, спит помощница Белоухова — Люба. Белоухов в наушниках сидит на ящике из-под патронов возле большого аппарата,
—
Приём. Прием, — устало твердит он, не замечая вошедшего подполковника.
И вдруг голос его дрогнул, зазвенел:
«Брат», «Брат», «Брат», — взволнованно повторяет он.— Я ракета. Слышу вас...
Примечания
1
С приветом и поцелуем с далекого Востока
2
С приветом и поцелуем с далекого Востока
Вы читаете Особое задание. Повесть о разведчиках