«Вот оно…» — Федор беспомощно посмотрел на серебряные от инея ветки за окном.
Вошел без стука замполит. Маленький, толстый, молча сунул сосиски пальцев коменданту, потом Федору и, придвинув стул, сел сбоку комендантского стола.
— Все в порядке. Пальто майор привез.
Моргалин забарабанил пальцами-сосисками по столу и ничего не сказал.
— Где оно у вас, товарищ майор?
Федор не понял.
— Пальто где, товарищ майор?
— Ах, пальто… в картонке… дома…
— Правильно. Завези его на квартиру товарищу подполковнику.
— Очень кстати. Спасибо товарищ майор. Новогодний подарок жене. Очень кстати, — заговорил, наконец, Моргалин.
Федор молчал.
— Здесь вам телеграмма. Где она, товарищ полковник?
Баранов сделал вид, что забыл:
— Разве я не отдал тебе? — и полез в ящик стола.
«Не хотел без замполита отдавать. Боится решить сам», — подумал, начиная злиться, Федор.
Полковник протянул через стол телеграмму. Она была распечатана, хотя адресована на имя Федора.
«Соня очень больна тчк требуется ваш немедленный приезд тчк соседка Козина тчк факт болезни заверяю городской врач Шишкина».
— Мы с комендантом решили дать вам отпуск. Работы много, но забота о человеке — правило коммунистов. Поезжайте и, если что нужно, пишите — мы поможем.
Федор встал и молча пошел к двери. «Соня… Боже мой… Соня…»
На улице его окликнул Карл.
— Герр майор, а что делать с картонкой?
— Что? С картонкой? — Федор потер лоб. — Отвези на квартиру коменданту. Потом приезжай домой… — и пошел, не замечая козырявших солдат.
Инга была еще в квартире. Федор, как был — в шинели и фуражке, прошел мимо нее в кабинет и сел за стол. С фотографии грустно смотрела Соня. «Что же делать? Что же делать?»
— Герр майор плохо себя чувствует?
Девушка стояла в дверях и внимательно вглядывалась в лицо Федора.
— Вам нездоровится?
Федор взял карточку Сони и протянул Инге.
— Сестру… — хотел сказать: арестовали, но поправился — Сестра опасно заболела. Очень опасно, — голос был чужой, и Федор будто слышал его со стороны.
— Майн Готт! — Она подошла к нему и протянула руку. «Будто поздравляет» — подумал он об обычае немцев пожимать руку человеку в несчастьи. Прикосновение холодной руки девушки было искренне, как и вся она. «Не то, что эти!» — злобно подумал о Моргалине, Баранове и даже о Кате.
— Завтра я улетаю в Россию. Когда вернусь — не знаю. Прошу вас присматривать за квартирой. Я очень рад, что познакомился с вами. Если меня не будет больше двух недель, возьмите мои личные вещи к себе. Карл вам поможет. Во всем советуйтесь с ним, он хороший парень.
Открыл стол, вынул из ящика деньги и, отсчитав пятьсот марок, протянул их Инге.
— Это ваше жалованье вперед.
Инга покраснела:
— Это очень много.
— Это ваше жалованье вперед, я могу долго задержаться.
Кто-то позвонил. Девушка пошла открыть.
— Все в порядке, герр майор, — доложил, входя, Карл.
— Ладно, Карл, теперь не до этого. Завтра я улетаю в Россию. — Шофер удивленно остановился. — Моя сестра опасно заболела.
Федор подумал, что для хлопот понадобятся деньги и что сегодня же надо продать автомобиль, но вспомнил о меховых пальто — одно Соне, а другое можно будет продать.
— Машину, Карл, береги. Поставь куда-нибудь в мастерскую, в западном секторе. Если кто из наших будет спрашивать, скажи, что я отдал ее в ремонт и ты не знаешь куда. Понятно?
— Яволь, герр майор!
— Дальше: если я вдруг не вернусь вообще, бери машину себе, продай, купи другую и начинай свое дело.
— О, герр майор!
— Дальше: вот тебе жалованье за месяц вперед. Если я не вернусь… через две недели, все мои вещи перенеси к фрейлейн фон Торнер, — мебель не моя. Если я не вернусь через месяц, раздели вещи с ней и делайте, что хотите. Понятно? Я постараюсь дать знать письмом через сержанта Волкова.
— Яволь, герр майор! А что делать с овцой?
— Какой овцой? — но тут же вспомнил и усмехнулся.
— Зарежь. Мясо подели с фрейлейн фон Торнер. Теперь оставь меня, я напишу письма: одно отдашь подполковнику из Нордхаузена, он послезавтра приедет в комендатуру, другое отвезешь и отдашь лично, — понимаешь? — лично фрау-оберст Рыльской.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Самолет вылетел из Адлерсхофа рано утром. Погода стояла пасмурная, до самого Минска летели в облаках. Над Белоруссией увидели землю. Рядом с Федором сидел старый генерал артиллерии. Им пришлось смотреть в одно и то же оконце: далеко внизу плыла русская земля — ни одной деревушки, ни одного села — только печные трубы и землянки возле них; города были похожи на какие-то развороченные игрушки. И так до самой Москвы. Генерал глядел молча, тяжело вздыхал, отворачивался, но через минуту смотрел снова и снова вздыхал.
В Москве были в половине пятого.
Долго держали в таможне. Каждый пассажир открывал свои чемоданы и таможенник выкладывал содержимое. У первого пассажира, больного полковника, отобрали бинокль и третий костюм, у второго — инженера из СВАГ[4] — второе пальто и третью пару туфель, Федор стоял в очереди за генералом. Куча отобранных вещей на прилавке росла. Пассажиры пытались робко протестовать, но у очередного пассажира, подполковника медицинской службы, нашли в бумажнике пятьсот рублей без оправдательного документа, пришел лейтенант МГБ и забрал у него документы. Всякие протесты прекратились.
Генерал обернулся к Федору:
— Не получит племянник подарка, — и показал на висевший у него на плече фотоаппарат.
Генерал вез два фотоаппарата: один внуку, а другой племяннику.
— А вы, товарищ генерал-полковник, дайте его мне — у меня фотоаппарата нет, пропустят, — шопотом сказал Федор.
Старик обрадовался, озорно, по-молодому оглянулся и незаметно передал аппарат Федору. Федор подумал попросить генерала о пальто: одно не влезло и чемодан, и он вез его в отдельном пакете, но генерал сам догадался:
— Может быть, майор, и я могу чем помочь вам? — также шопотом, не глядя на Федора, спросил он его.
Федор нагнулся, будто поправить чемодан, отвязал пакет и толкнул его ногой к генеральским чемоданам. Генерал молча кивнул головой.
В это время таможенник заметил генерала:
