Второе — обострение с разгромом Германии борьбы СССР, Великобритании и США за послевоенные сферы влияния в Европе и мире. В этой борьбе каждая из стран преследовала свои геополитические цели. Советский Союз стремился включить в орбиту своего влияния страны, освобождаемые Красной Армией, прежде всего приграничные СССР государства, способствуя установлению здесь власти дружественных СССР правительств. Великобритания ставила целью вновь обрести при поддержке США свои довоенные позиции в этих странах, добиться прихода в них к власти правительств прозападной ориентации, что рассматривалось советским руководством как угроза возрождения «санитарного кордона» и потенциальной военной опасности на границах СССР.
Третье — изменение соотношения военных сил между великими державами в результате монопольного овладения США атомным оружием. Расчеты на его использования в качестве средства политического давления и военных угроз привели к послевоенной гонке вооружений, череде локальных войн и военно-политических кризисов международного масштаба.
Воздействие указанных изменений на межсоюзнические отношения и международную обстановку было однозначно негативным. Этому противостояли сложившиеся в годы войны отношения многостороннего сотрудничества великих держав, их совместных усилий и жертв в борьбе с общим врагом, направленные на дальнейшее развитие экономического, политического и военного сотрудничества. Борьба этих двух тенденций во многом определяла ход не только событий в период от Крымской до Берлинской конференций, но и мировой политики в послевоенные десятилетия.
Рассмотрим нараставшие противоречия с привлечением некоторых малоизвестных документов.
Яростное отрицание Черчилля вызывало развитие событий в странах Восточной Европы. О Польше он писал: «Единственное, что мы получили до сего времени, это крах и пепел, и они единственное, что осталось нам сегодня от национальной свободы Польши». Что же произошло со времени Крымской конференции в самой Польше? «Люблинское» правительство следовало в русле советской политики, укреплявшей свои позиции в странах, освобожденных Красной Армией. В каждой из них смена довоенных режимов поддерживалась либо большинством, либо значительной частью населения. Так было и в Польше. Но различие взглядов на будущее Польши оказалось непреодолимым препятствием в англо-советских отношениях. Каждая сторона несла за это свою долю ответственности.
Камнем преткновения стал вопрос о составе польского Временного правительства национального единства. Его создание было предусмотрено решением Ялтинской конференции и возложено на «комиссию трех» из представителей СССР, США и Англии. Не было ясности и относительно западной границы Польши, против советского предложения о которой возражала Англия.
Со своей стороны в Москве одно за другим принимались решения, направленные на установление в Польше власти «люблинских», теперь уже «варшавских», поляков.
Сами они соглашались лишь на частичное разбавление (формула С. Миколайчика была 50 на 50 %) преобразованного на основе ПКНО Временного правительства, в одностороннем порядке признанного де- юре Советским Союзом 5 января 1945 г. Великобритания и США оставили без ответа предложение этого правительства об установлении с ним дипломатических отношений. Бесплодность работы «комиссии трех», односторонние действия «лондонских» и «варшавских» поляков указывали на невыполнение как английской, так и советской стороной достигнутой договоренности на октябрьской 1944 г. встрече в Москве и решений Ялтинской конференции.
1 апреля 1945 г. Сталин получил от Рузвельта послание с выраженным несогласием с советской позицией по польскому вопросу. В послании в необычной для их переписки категоричной форме говорилось: «Я должен пояснить Вам исчерпывающим образом, что любое такое решение, которое привело бы к несколько замаскированному продолжению существования нынешнего варшавского режима, было бы неприемлемо и заставило бы народ Соединенных Штатов считать, что соглашение, достигнутое в Ялте, потерпело неудачу».
Западные союзники выступили «единым фронтом» по польскому вопросу, требуя от советской стороны выполнения ялтинских соглашений в том виде, как они их понимали. Крайнее раздражение в Лондоне и Вашингтоне вызвал арест советскими властями 16 руководителей Армии Крайовой во главе с ее командующим генералом Л. Окулицким (бывшим начальником штаба армии Андерса в СССР), отряды которой действовали в тылах Красной Армии.
Новым сигналом о серьезном ухудшении англо-советских отношений явился следующий разговор И. М. Майского с британским послом Керром.
Этот разговор, собственно, начался вечером 3 апреля в Большом Театре, но закончен он был только 4-го, после завтрака у тов. Молотова и Жемчужиной в честь миссис Черчилль. Поэтому излагать его я буду суммарно.
Разговор начался с того, что Керр, касаясь постановки оперы «Князь Игорь», на которой мы присутствовали вместе с миссис Черчилль, обнаружил большое знакомство с характерами и качествами наших артистов. Я полушутя заметил:
— Ну, вы стали совсем москвичом. Кстати, ведь, кажется, недавно исполнилось 3-летие с момента Вашего назначения послом в СССР?
— Да, — отвечал Керр, — я уже 3 года нахожусь в Москве. И затем, помолчав немного, Керр неожиданно прибавил: — Пора уходить…
Я удивленно посмотрел на Керра и спросил:
— Почему уходить? Я вот был послом в Англии целых 11 лет… А вы у нас всего 3 года… Или вам предельный возраст мешает?
В дополнение я должен заметить, что на английской дипломатической службе предельный возраст для дипломатов 60 лет, однако из этого общего правила довольно часто делаются исключения, если они оправдываются качествами дипломата или политическими соображениями.
— Нет, — ответил Керр, — вопрос о предельном возрасте меня не беспокоит, и я просто сильно устал. И потом я перестал многое понимать, — может быть, потому, что я устал.
Керр помолчал немного и затем с некоторым раздражением прибавил:
— Здесь, в Москве, на моем месте, сейчас нужен свежий человек, свежий ум — ему, вероятно, легче будет понимать, что происходит.
Я выразил еще большее изумление и спросил Керра, чего он не понимает? И чем он вообще недоволен?
В ответ Керр пустился в длинные рассуждения о том, что в англо-советских отношениях все время наблюдаются какие-то резкие скачки настроений. Вот, кажется, все идет хорошо, все налажено, все текущие вопросы урегулированы, — и вдруг крутой провал: выскакивает какой-то неожиданный конфликт по какому-нибудь неожиданному поводу. За первым конфликтом следует второй, за вторым третий, и т. д., — и притом все по таким поводам, которые, как кажется Керру, совсем не должны были бы вызывать никаких конфликтов. Атмосфера англо-советских отношений внезапно меняется, становится колючей, напряженной. Так продолжается некоторое время. Затем происходит что-нибудь важное, встреча 3-х лидеров или открытие второго фронта, или еще что-нибудь, — и англосоветские отношения выравниваются, становятся дружественными, даже теплыми. И дальше опять какой-то непонятный и резкий скачок вниз. Все это очень тяжело и утомительно. Самое же главное это то, что скачкообразный характер англо-советских отношений рождает неуверенность за их будущее.
Я возразил, что слова Керра меня чрезвычайно удивляют. Он старый дипломат и должен хорошо понимать, что существо отношений между двумя странами определяется их главными, основными интересами. Если эти интересы создают реальную базу для сближения и сотрудничества, то все остальное имеет уже второстепенное значение. Я считаю, — надеюсь, что и Керр тоже считает, — наличие такой базы в англо-советских отношениях бесспорным. Раз так, то Керру нет оснований впадать в пессимизм. Конечно между нашими странами имелись, имеются и будут иметься различные конфликтные моменты, — какие страны их не имеют? Но, поскольку я могу оценить, все они носят преходящий характер. Дипломаты как раз за тем и существуют, чтобы своими усилиями рассасывать и устранять подобные конфликты. Мне кажется
