возле себя пригреть, поскольку пакет распечатан и, возможно, человечек этот бумаги тоже читал.
– А не сочтет ли благородный барон возможным куда проще поступить да человечка этого, то бишь меня, потихоньку пригрохнуть? – возмутился Дарк, которого явно не прельщала сия радостная перспектива.
– Не-а, ты плохо знаешь шпионов, они «по-простому» даже в кусты отлучиться не могут, все с выкрутасами. Ты – имперский офицер, приносишь секретные бумаги не своей разведке, а начальнику спецслужбы другого государства, не странно ли это?
– Вот я и говорю, что странно…
– Это может быть расценено двояко: либо ты говоришь правду, и тебя тот агент, ну как его там… тот, что в храме, в общем, остался, завербовал; либо это хорошо спланированная провокация, и имперская разведка пытается подсунуть Рональду своего человека под хорошим прикрытием. А что с такими людьми делают?
– Камень на шею да с моста… – Неожиданное решение проблемы почему-то развеселило Дарка и привело к приступу раскатистого смеха.
– Дурак, ясное дело – кавалерист, ржать-то от лошадей хорошо научился, а головой совсем не работаешь. Такого человека, наоборот, к себе приблизят, чтобы через него противника дезинформировать. Так что в любом случае тебе в разведке остаться предложат. Соглашайся, недели через две-три точно знать всех агентов будешь и имперских, и филанийских… Понял?
– Понял-то понял, да… – Дарк не докончил фразу, встал, разминая ноги, и задумчиво начал бродить возле костра, то и дело пиная валяющиеся под ногами сучья. После недолгого успокоительного променада он вновь обратился к другу: – Прав ты, конечно, прав, но есть одна заковырка… Что я шпиону имперскому предложить-то смогу, зачем я ему понадоблюсь?
– Ну, первый «огурец» мы уже уплели, а теперь переходим ко второму. Узнав, кто агент и где проживает, выходишь на связь с ним и говоришь все как есть, то есть что передал ценные бумаги Рональду и тем самым вошел к нему в доверие ради интересов Великой Империи, что теперь ты при нем и готов раздобыть любую информацию. Содержание бумаг на словах передашь. Конверт все равно распечатан, а до Кодвуса еще три дня дороги будет, так за это время их аж наизусть выучить можно.
– Умно это все, но опасно…
– Не настолько, как ты думаешь. Во-первых, раненый диверсант оклематься еще может и, когда к Диверто придет, так твои слова подтвердит да про то, какой ты верный и надежный человек, напоет. До этого времени за тобой следить будут, так что ты поаккуратнее первые два-три дня держись, пока я с Мартином не встречусь. А там мы тебе вдвоем такое прикрытие организуем, что все агенты, как кролики, со страху разбегутся.
Дарк опять вскочил и забегал по поляне.
– Да ты успокойся и сядь, а то ненароком на красавицу твою спящую еще наступишь.
– Правильно ты говоришь, друг, правильно, да только страшно мне, – признался Дарк, – замесим кашу, из которой потом не сумеем выбраться…
– А ты не волнуйся, – успокаивающе произнес Фламер. – В жизни часто рисковать приходится и на авось идти. У нас неплохие шансы, гораздо лучше, чем были у меня, когда я на маркиза пер. Если бы действие зелья, что скорость увеличивает, чуть раньше закончилось, то не сидели бы мы здесь. И вообще, для Империи ты сейчас мертв. В списках личного состава числится, что капитан кавалерии Дарк Аламез погиб, быть может, даже геройски, при битве у «Великих низин», так и воспринимай себя трупом. Считай, что судьба тебе дала второй шанс – разыграй его!
Как ни странно, но абсурдная аргументация старого вояки сработала. Дарк почувствовал, что ему полегчало, страх пропал, а жизнь стала казаться веселее и проще. Только теперь он понял, нет, ощутил и прочувствовал, что это такое – смотреть на мир с высоты солдатского седла.
Изменения в состоянии Ильзы произошли внезапно и гораздо раньше, чем предполагал Фламер, а именно в середине следующего дня, ближе к полудню. Дарк, тащивший перекинутую через плечо амазонку, почувствовал легкое сокращение мышц и дрожь, пробежавшую по ее телу. Он тут же остановился и проверил пульс девушки. Тихий вздох облегчения вырвался у него, когда пальцы ощутили едва уловимую пульсацию артерий. Пульс был слабым, но все же был… тело начало медленно оживать. Фламер никак не отреагировал на радостное известие, но Дарк знал, что его товарищ привык умело скрывать эмоции под внешней маской безразличия.
Остановка продлилась недолго. Теперь путники старались идти быстрее, спеша пройти как можно большее расстояние до захода солнца. Возникшая спешка объяснялась просто. Если состояние больной будет улучшаться в том же темпе, то вскоре понадобится продолжительная стоянка, чтобы переждать самую опасную фазу восстановления организма.
К сожалению, этот момент наступил слишком рано. Уже через час пути Дарк почувствовал, что у его «ноши» начинаются судороги. Подав Фламеру знак остановиться, он бережно положил Ильзу на землю и обернул дрожащее тело плащом. Едва ощутимые подергивания мышц перешли в сильные сокращения. Тело амазонки каталось по траве и, казалось, плясало, как марионетка на тонких, привязанных к конечностям нитях, затем оно снова затихло. Пульс то ускорялся, то резко замирал и был едва различим. Кожа покрылась яркими багровыми пятнами.
Самое страшное случилось ночью – начался жар, а потом сильный озноб. Девушка то билась в агонии, покрываясь горячими каплями пота, то сжималась в позе эмбриона, трясясь от холода. Удивительно, что эти абсолютно противоположные состояния больной сменяли друг друга через каждые пять-десять минут.
Реакция организма Ильзы на эликсир поразила не только Дарка, но и Фламера, который раньше не видел ничего подобного. Внимательно наблюдая за ее конвульсиями и задумчиво теребя правый ус, старик размышлял вслух, в чем таится причина непредвиденных побочных эффектов и как помочь телу нормализовать температуру внутренних процессов.
Как всегда и бывает, эти размышления оказались абсолютно бессмысленными, поскольку, в конечном счете, остановился Фламер на том варианте, что был назван первым и казался наиболее логичным. Солдаты перенесли тело Ильзы поближе к огню, а затем сбросили с себя теплые вещи.
Плотно укутанная плащами и куртками девушка походила на огромную гусеницу, бьющуюся о стенки кокона и пытающуюся выбраться наружу. Единственное отличие состояло в том, что бабочки не бредят.
