удобным случаем для опустошительного набега. После этого отовсюду появились претенденты на вакант ный престол, потому что законный наследник, сын Пердикки Аминта, был еще ребенком. Павсаний, который уже десять лет назад оспаривал власть у Птолемея Алорского, попытался теперь осуществить свои права с помощью фракийского князя Берисада; Архелай, сводный брат Пердикки, заставил своих приверженцев провозгласить себя царем; кроме того, и Аргей пытался, опираясь на афинян, снова овладеть страною, над которой он некогда, во времена Аминты, властвовал два года.
Среди таких критических обстоятельств младший сын Аминты, двадцатичетырехлетний Филипп вступил в управление государством, в качестве опекуна своего племянника. С большим искусством он сумел постепенно избавиться от всех своих противников. Пеонийцев он посредством денежного вознаграждения побудил удалиться из Македонии и тем же способом склонил Берисада к тому, чтобы он отказался от своего протежё Павсания. Архелай, имевший, по-видимому, мало приверженцев, был схвачен и казнен. Оставался один Аргей — благодаря своему союзу с Афинами самый опасный из противников. Ибо афиняне, хорошо понимая, какое важное значение имеет для них исход македонской усобицы, прислали на помощь Аргею сильную эскадру под начальством стратега Мантия, которая высадила в Метоне 3000 наемников. С этим войском Аргей двинулся к Эгам, древней столице государства, и предложил гражданам отложиться. Но город остался верен Филиппу; Аргей принужден был вернуться на побережье, был при этом разбит Филиппом и должен был сдаться. После этого Филипп стал прилагать все усилия, чтобы прийти к соглашению с Афинами. Он уже раньше вывел свой гарнизон из Амфиполя, а теперь отказался от всяких притязаний на этот город и без выкупа отпустил на родину афинян, взятых в плен вместе с Аргеем. Действительно, вскоре был заключен мир; афиняне возобновили союз с Македонией, и в договор был включен тайный параграф, по которому Филипп обещал доставить афинянам Амфиполь, за что они в свою очередь гарантировали ему владычество над Пидной, издревле принадлежавшей к македонской монархии, а теперь находившейся в союзе с Афинами.
Таким образом, Филипп развязал себе руки и мог сосредоточить свое внимание на борьбе с варварами. Первыми были усмирены пеонийцы; затем очередь дошла до иллирийцев, которые все еще занимали часть Верхней Македонии. В большом сражении победа досталась Филиппу; иллирийский царь Бардилис пал, и с ним, по преданию, 7000 человек. Македония была избавлена от врага, и завоевана вся страна до озера Лихнитиды (358 г.). Этот удар сокрушил могущество иллирийцев, хотя война продолжалась затем еще несколько лет.
Теперь Филипп мог обратить свое оружие против Амфиполя (357 г.). Халкидцы были недостаточно сильны, чтобы оказать союзному городу деятельную помощь, и Амфиполю оставался выбор только между подчинением Афинам или Македонии. Он выбрал первое; казалось, что добыча, из-за которой афиняне так долго боролись, достанется им теперь без труда. Но как раз в эту минуту, ввиду положения дел на Геллеспонте, явилась настоятельная необходимость отправить туда афинскую эскадру (выше, с.204); между тем Филипп признал права афинян на Амфиполь, а теперь вдобавок дал обещание завоевать город для Афин. Полагаясь на это обещание, Афины отвергли мирные предложения Амфиполя и отправили Хареса с флотом не в Македонию, а против Керсоблепта. Таким образом, Филипп мог без помехи довести осаду до конца. Город был взят приступом, но победитель явил великодушие; Амфиполь принужден был снова впустить к себе македонский гарнизон, но сохранил свою общинную автономию, и только вожди враждебной Филиппу партии должны были удалиться в изгнание.
Филипп был, разумеется, далек от мысли сдержать свое слово и выдать важный пункт Афинам. Афины ответили объявлением войны, но Филиппа это не могло беспокоить, так как в это время внимание Афин было поглощено другим предприятием и они не имели никакой возможности послать в Македонию сколько-нибудь значительные военные силы. Филипп без больших усилий взял Пидну; затем он заключил союз с халкидцами против Афин, причем уступил им округ Анфемунта, на который они издавна заявляли притязания, и обещал им свою помощь для возвращения Потидеи. Этот город действительно вскоре попал в руки Филиппа; он был разрушен, область его отдана олинфянам, а афинские клерухи невредимыми отпущены на родину (356 г.).
Между тем Филипп из-за обладания Кренидой на золотоносном Пангее принужден был начать войну со своим соседом, фракийским князем Кетрипорисом, и его братьями, которые только что унаследовали престол после своего отца Берисада. Кетрипорис обратился к Афинам, и был заключен союз, к которому примкнули старые враги Филиппа, пеонийский царь Липпей и иллирийский царь Граб (июль 356 г.). Но прежде чем подоспела помощь из Афин, Филипп сокрушил своих противников одного за другим; Липпей должен был признать над собою верховную власть Филиппа и правил отныне как его вассал; иллирийцы были разбиты полководцем Филиппа Парменионом в большом сражении; Кетрипорис был принужден отказаться от своих притязаний на Крениду и уступить Македонии страну до Неста. Кренида была усилена новыми колонистами и названа по имени македонского владыки Филиппами, — первый пример этого рода, который мы встречаем в греческой истории. Золотые рудники близлежащих гор разрабатывались отныне в пользу Македонии и составляли один из главных источников дохода царской казны. После всех этих успехов Филипп решил, наконец, устранить своего молодого племянника Аминту и самому принять царский титул. Аминта был настолько благоразумен, что без сопротивления покорился неизбежному; позднее Филипп дал ему в жены свою дочь Кинану, и пока дядя был жив, Аминта не пытался предъявлять свои права на престол.
В то время как Филипп на македонском побережье отнимал у Афин один город за другим, на востоке явился у Афин новый, и в данную минуту гораздо более опасный противник. Воинственное племя карийцев благодаря своей политической раздробленности долго оставалось бессильным; оно не сумело отразить от своих берегов греческих поселенцев и затем без труда было покорено сначала лидянами, потом персами. Но с течением времени греческая культура проникла и внутрь страны; уже в IV веке Кария была в общем эллинизирована и греческий язык являлся господствующим языком в важнейших городах, как Траллес и Миласа. Вследствие этого и здесь, как во всем греческом мире, начало обнаруживаться стремление к более тесному сплочению изолированных общин, и таким образом князю Миласы Гекатомну после падения Тиссаферна (395 г.) удалось соединить под своей властью всю страну. Персидский царь признал объединение, которому в трудные дни Коринфской войны все равно не мог бы воспрепятствовать, и пожаловал Гекатомну титул сатрапа, перешедший после смерти Гекатомна (около 377 г.) к его старшему сыну Мавсолу.
Первой мыслью карийских князей было, разумеется, овладеть греческими прибрежными городами, и Анталкидов мир, лишивший азиатских греков поддержки метрополии, облегчил им осуществление этих замыслов. Галикарнас и, вероятно, также ближний Ясос были покорены, по-видимому, уже Гекатомном; во всяком случае, его сын Мавсол владел обоими городами. То же самое относится, вероятно, и к Книду. Что касается Милета, то Мавсол долго без успеха пытался овладеть им и в конце концов, по-видимому, овла дел; но сильный Эфес он не сумел завоевать. Зато ему удалось распространить свою власть на Ликию, граничившую с Карией на востоке. Теперь его государство занимало территорию более чем в 25 тыс. км, т.е. по протяжению было приблизительно равно сицилийскому государству Дионисия или Второму Афинскому морскому союзу в его наибольшем объеме; притом, старые культурные области, из которых со стояла его монархия, были, без сомнения, очень густо населены, и финансовые ресурсы страны были почти неисчерпаемы. Таким образом, Кария, с точки зрения греческих отношений того времени, была великой державой, которая смело могла выдержать сравнение со всяким другим государством, исключая, разумеется, персидскую монархию, да еще разве Египет.
Правда, Мавсолу приходилось бороться со множеством затруднений, как внутри своего государства, так и вне его. Ибо и в Карии существовала сильная республиканская партия, готовая воспользоваться всяким поводом, чтобы свергнуть правящую династию и восстановить автономию общин, и не понимавшая того, что при данном положении вещей Карии оставался выбор только между туземным государем и персидским сатрапом. Но эта оппозиция сама по себе была не очень опасна; все зависело от отношений к персидскому царю. Однако Гекатомн и Мавсол умели путем искусной дипломатии обходить те подводные камни, о которые разбился Эвагор; они не скупились на внешние доказательства своей покорности, аккуратно вносили дань и в случае надобности предоставляли в распоряжение царя свой флот, но в прочем вели вполне самостоятельную политику. Только раз, во время великого восстания сатрапов, Мавсол поддался искушению открыто возмутиться против своего сюзерена; но все-таки ему удалось еще вовремя заключить мир с царем и спасти свою власть. Как раз в годы, следовавшие за восстанием, Карийское княжество
