запрос во внимание; и — голоса разделилися.
Бой предстоял:
— Вы, пожалуйста, там не сплохуйте уж, Осип Петрович, — отнесся профессор к Савкову.
Савков, прикладной математик, с гнедой бородулиной, освинцовелый такой, возбуждал опасенье; не то крутолобый профессор Коковский, изящнейший, бледный, как смерть, с лжепророческим взором, и произносящий весьма мелодическим голосом «ха» вместо «га», — корневед, переводчик трагедий античных и лозунг студентов в борьбе их за право; но в целом, — кампанию против претензий млипазовских подняли физики и математики под верховодством Ивана Иваныча; зациркулировал пошлый стишочек. Вот он:
Знаменитый профессор уткнулся в свою записную книжонку усвоить план дня: под графою «Декабрь, год (такой-то, число)» — пунктик первый: зачет; и — приписано бисерным почерком: «Если возможно — поймать их с поличным»; зачет обходили, его близорукостью пользуяся; выбирали студентов, умеющих дифференцировать; эти последние — чорт подери — выходили сдавать за себя и за мало успешных; профессор хотел изловить их с поличным: припас он и мел; мел — марал.
Второй пункт: «Анна Павловна»; бисерным почерком: «Письма вернуть».
С раздраженьем лупнул кулаком. Встал и — врозбеж прошелся; профессор Драпапов, с кривящейся шеей старик, весь запластанный в кресло, — весь вздрогнул: ах, чорт подери, — Анна Павловна, — чорт подери, — разразилась письмом: в нем она с откровенным упрямством и злобою нарисовала всю черность измены его Василисочки: был и приложен пакет доказательств: и адрес (Петровский бульвар, дом двенадцать, квартира одиннадцать, вход со двора), и — все письма к Никите Васильевичу (ряд лазурных и томно-лиловых конвертов, пропитанных запахом «Кер де Жанет»); профессор же вспыхнул совсем неожиданной яростью на — чорт дери — «разбабца» (Анну Павловну просто «бабцом» называл: «Здоровенный бабец у Никиты Васильевича», — все он фыркал, бывало); во-первых: на этот счет — нет; волновался — открытием, делом Млипазова, математическим бернским конгрессом, зачетом, поступками Митеньки, даже Мандро, даже тем, что в шкафу завелись таракашки, — не этим; при мысли об этом припомнилось: дезабилье Василисочки: две желто-серых отвислин вместо грудей (и сидела с невкусицей этой у зеркала); и во-вторых: Василисе Сергевне свободу он дал; в-третьих (главное): знал он про «это»: знал лет уж пятнадцать, с той самой поры, как письмо анонимное раз известило его о Петровском бульваре и о Никите Васильевиче. Дело ясное! Он-то при чем?
Так в поступке «бабца» усмотрел безответственное обращение с чужим документом: и — только:
— Бабец!
И, лупнув кулаком по столу, из профессорской вылетел он, к удивленью Драпапова, сюкавшего Твердохлебову («Емкость осадочных почв в струе жидкости»):
— Классики, батюшка, любят весьма каламбурить на скользкие темы о поле; романтики же каламбурят, — я вам говорю, — о расстройстве желудка.
— Да, — что вы?
— Да, — да же!
Профессор Драпапов умел говорить по-арабски, корейски, персидски; писал по-таджикски стихи. И был жужель вдали голосов.
11
Он уселся за столик; и стал вызывать — приподнятием стекол очковых над всеми носами: Яницинский, Яненц, Янцев, Янцевич; Янцевич — являлся: писать вычисленья на листиках, сложенных в стопочку; и — объяснялся. Иван же Иваныч, скосясь на него, надбуравливал формулки глазом, болтался ногами под креслом и шлепал себя по колену рукой:
— И — ведь, нет же!
— Какая же?
— Вы не умеете, сударь мой, интерполировать.
— Нет-с! Студент путался.
— Интерполировать, — шлепал себя по колену рукой и долбился словами и носом, — что значит?
И — сам же подсказывал:
— Значит — включать промежуточный член в ряд других, уже данных, известных: ну — вот-с…
Вызывал приподнятием стекол очковых:
— Японский!
Глаза под очками — слепые-слепые: встав, пер с прямолобым упорством к доске; и чертил вычисленье, шепча вычисленье; Японского, лоб опустив, точно бык, опускал; глазки очень внимательно, точно на муху, смотрели на серый рукав, — не на густоросль иксиков:
— Да-с, интеграл… — пальцем ткнул в интеграл.
— Есть конечная… — пыжился юноша.
— И измеримая…
— Величина.
— В отношеньи — к чему? — вопрошал.
И громчайше себе отвечал:
— К бесконечной ее малой части…
И вдруг он мотнул темнорогою прядью, схватившись рукой за рукав:
— Вы — попалися, Яриков!
— Как?
— Да вы меченый!
Яриков дернулся:
