— Этот был амнистирован, т. е. за ним было признано преступление, — говорит мэтр Изар. — Но вся партия обязана считать его героем.
Вюрмсер: Я предпочитаю уважать его живого, а не мертвого!
Мэтр Изар: Но он все-таки трус, потому что в один прекрасный день он исчез, ушел с фронта, будучи мобилизован.
Вюрмсер: Вы сами трус! (Публика протестует.)
Мэтр Изар: Был еще один лидер компартии, который был мобилизован. Это — Фажон. 9 января 1940 года четыре депутата-коммуниста в палате отказались встать, когда председатель Эррио предложил почтить вставанием павших на поле брани. Среди невставших был Фажон. 20 янв. он был мобилизован и говорил в палате об «империалистической войне», которая ведется, «якобы, за свободу». Его арестовали.
Вюрмсер и Морган: Нет, нет, это ложь!
Мэтр Изар: Вы солидарны с дезертирами.
Вюрмсер: Четыре года де Голль был дезертиром! (Шум в публике. Возгласы.)
Мэтр Изар: Мы говорим здесь не о политике, мы говорим о диффамации. Андрэ Пьер, которого вы цитировали вчера, прислал вам поправку. Он повторяет, что вполне понимает человека, как Кравченко, который захотел свободы. По отношению к СССР и Сталину — это продолжает оставаться изменой. Мы в этом с ним совершенно согласны!
Я прошу суд заметить, что мы стоим перед страшной угрозой: на наших глазах происходит объединение в каменную твердыню сил ненависти, злобы и клеветы, — заканчивает мэтр Изар свою речь.
В местах для публики и на скамьях адвокатов раздаются шумные аплодисменты. Председатель их не обрывает.
Речь прокурора
После кратких ответов адвокатов Нордманна, Матарассо и Блюмеля, ничего нового не сказавших, объявляется перерыв.
Большинство публики покидает зал, на часах половина восьмого.
Председатель Дюркгейм продолжает заседание, чтобы закончить сегодня же прения.
Прокурор Куассак встает со своего места. Он говорит менее часа… Речь его была отвлеченна и несколько пышна. Его личного мнения о деле мы не узнали.
— Духовные эволюции происходят в атмосфере свободы, — сказал прокурор. — Только в свободе можно выбирать между добром и злом. Люди, жаждущие свободы, бегут от режимов, где угнетена мысль и сковано слово.
Мировая совесть судила преступников на Нюрнбергском процессе. Впервые в истории не все было прощено в войне, не все было оправдано. Существует не только право на жизнь каждого мыслящего человека, существует право на свободу его совести и на свободу его духа.
Значение данного процесса — огромно, оно интернационально. Здесь было доказано, что есть еще в мире место, где люди могут свободно защищать свои мнения. Во Франции существует, кроме физической, еще и моральная свобода, — все это поняли, кто следил за страстным диалогом, здесь происходящим, в течение двадцати пяти дней.
Что нам дал этот диалог? Он был исканием правды! Человек, если намерения его чисты, должен найти в этом процессе ответ на свои искания. Нам сказали здесь несколько раз, что демократии бывают разные, друг на друга не похожие. Мы хотели бы быть демократией независимой и объективной. Ибо предвзятость мешает истине.
Пропаганда всякая — есть насильственное действие. Только в беспристрастии и свободе может найтись правда. Мировое общественное мнение настороженно слушает нас. И наш суд должен дать ответ на вопросы огромной важности, которые ставит современность. Мы идем сквозь черную ночь, но мы идем факелами.
Я не толкаю вас к какому-либо определенному умению. Я не влияю на вас. Вы должны пребывать в свободе. Вы должны найти решение, которое не только будет Истиной, но которое останется в мире как реальность.
Последнее слово Кравченко
Господин председатель, господа судьи!
Процесс, который проходит в свободной Франции, при неослабевающем интересе и внимании общественного мнения мира, подходит к концу.
За весь период процесса, вы, господа судьи, и общественное мнение, не могли не понять всей серьезности ущерба, который нанесли мне диффаматоры.
Я всегда был готов, как готов и в будущем, разговаривать открыто и честно на любую тему, но ни один уважающий себя ум, не может согласиться с тем, чтобы политическая дискуссия сопровождалась грязью и бесчестными атаками, как это делали мои противники здесь и их кремлевские хозяева в Москве, против меня.
Этой тактикой они только продемонстрировали свою слабость и в то же время силу моей правды.
Желая искренне кооперировать с вами во имя истины, я представил суду свидетелей, различных по положению и культуре, но одинаковых по своим несчастьям, — жертв режима. Я представил вам документы, манускрипт, гранки, рукопись английского перевода, факты и цифры.
Я старался убедить вас, что не только я сам написал книгу, но что и все написанное в ней, от начала до конца, есть сущая правда.
Мои свидетели — русские, украинцы, белорусы — говорили здесь перед вами горькую правду. Они действительные представители народов России — рабочие, крестьяне, врачи, инженеры, — а не советская элита, самоуверенная, наглая, которую вы видели здесь.
Удивляться, собственно, нечему — каковы хозяева, таковы и их слуги! Достаточно вспомнить морального урода Романова, или псевдогенерала Руденко.
Эти субъекты, вместе с их французскими агентами, избегали и боялись говорить о сюжете книги. Они не могли защищать свой режим, режим АДОЛЬФА СТАЛИНА.
Почему? Потому, что им нечего защищать, потому что я писал и говорил правду и приводил факты, которые они не в состоянии опровергнуть, в условиях демократического, свободного суда.
Ни они, ни их кремлевские хозяева, здесь, в суде, а равно и их пресса и радио в Москве, как и в других странах, ничего не могли опровергнуть из того, что я написал, и из того, что я говорил здесь.
Они стали на старый испытанный путь клеветы и провокации, клятвопреступлений и лжесвидетельств, и не побрезговали представлением в суд фальшивых, сфабрикованных в кремлевском НКВД, документов. Таков их моральный отвратительный портрет и поведение. Я думаю, что вы, гг. судьи, оцените их по заслугам.
Я не сомневаюсь, что общественное мнение мира уже вынесло моральный приговор тем, которые сидят здесь на скамье подсудимых, равно как и их кремлевским вдохновителям и хозяевам.
Дело теперь за вами, гг. судьи!
К вашему решению обращены сердца народов России, миллионов заключенных советского режима, народов стран, захваченных Кремлем, и взоры народов всего мира.
К вашему решению также обращены тени миллионов моих земляков, погибших в войне с фашизмом, за наше с вами лучшее будущее.
Я всегда верил, что делаю справедливое дело.
