не имеющей ничего общего со славным воинским делом трепотни о долге, о чести, о вещих видениях во время молитв и о предназначении рыцарства.
Дарк Аламез, известный собравшимся как Дитрих фон Херцштайн, вышел к зрительским трибунам молча и бодро. Повинуясь приказу сопровождавшей его стражи, он прошествовал почти до первого ряда скамей и встал, куда указал ему сержант. За час на месте неожиданно прерванного рыцарского состязания практически ничего не изменилось, и как показалось моррону, число зрителей не сократилось, а наоборот, увеличилось. Впрочем, чему удивляться? Хоть турнир преждевременно и закончился, не дойдя даже до середины, но представление продолжалось. К тому же новое действо обещало быть куда более захватывающим и красочным, нежели уже привычные поединки.
Граф Дюар в своей ложе пребывал в приятной компании благородных господ и дам; притихшие зрители, развалившись на скамьях, спали иль ели; слуги скучали. Все вроде бы выглядело как час назад, только вот рыцарей не было видно, да инквизиторов значительно поубавилось. Не смея перечить воле правителя провинции, преподобные отцы сократили число вооруженных солдат до четверых, видимо, по одному охраннику на каждого из священнослужителей.
Сигнал труб, известивший о прошествии отведенного для моленья часа, по сути, мало чего изменил, разве что кое-кто из крестьян проснулся, а другие перестали жевать и решили немного повременить с выпивкой. Но вот когда через пару минут на площадку ристалища вышел старший герольд в сопровождении десятка солдат, зрители замерли в ожидании, а трибуна из затхлого болотца превратилась в море, в море заинтригованных рож, вытаращенных глаз и навостренных ушей.
– Граждане славного города Мелингдорма и жители графства! – обратился к присутствующим вестник воли правителя, после чего развернул свиток и приступил к чтению, лишь изредка отрывая глаза от бумаги, как будто проверяя, слушает ли его еще утомленная долгим ожиданием публика, или уже спит. – Высокородный Дитрих фон Херцштайн был сегодня прилюдно обвинен в колдовстве, но Святая Инквизиция не смогла доказать сговор герканского дворянина с коварным повелителем преисподней, посему, дабы очистить имя участника турнира от позора, или, наоборот, предать его позору, а самого оруженосца справедливому наказанию, Его Сиятельство, граф Дюар, соблаговолил обратиться к
«
Дарк кое в чем был прав, но во многом и ошибался. Служители Инквизиции действительно попытались «задать настрой» рыцарям перед моленьями, однако слуги графа оказались куда прозорливей: стража оцепила рыцарские шатры и не подпускала к ним никого, хоть в рясе, хоть в доспехах. К тому же страх последующих преследований оказался не настолько силен, чтобы рыцари пошли на сделку с совестью и честью. Один за другим благородные герканские воины покидали шатры в полном боевом облачении. Они медленно шествовали к площадке и становились в ряд напротив Дарка, демонстрируя тем самым, что считают его виноватым в сговоре с врагами рода человеческого. Так поступили первые шестеро воителей- судей, а вот седьмой повел себя странно. Он стал на стороне противников Дарка, но воткнул в землю меч, показав тем самым нежелание драться. Вышедшие после него благородные господа последовали его примеру, за исключением одного рыцаря, который, видимо, так углубился в общение с Небесами, что еще не окончил молитву и что-то монотонно бубнил у себя в шатре.
– Это что за комедия такая?! Кто позволил превращать в балаган
– Я сейчас кого-то другого розгами вразумить прикажу да оглоблей проклясть! Иль ты забыл, святоша, кто в графстве хозяин?! Ишь, раскомандовался, ишь, раскричался! Да кто ж тебе право дал на доблестных рыцарей, верных слуг Герканской Короны, голосочек повышать да напраслину возводить?! – строго и громогласно произнес граф Дюар, пронзив инквизитора гневным взором. Затем старый граф задумчиво посмотрел на рыцаря, первым воткнувшего в землю меч, и приказал: – Ванг Берф, говори!
– Ваше Сиятельство, осмелюсь говорить не только за себя, но и за братьев по оружию, последовавших моему примеру, а значит, и разделяющих убеждения, – отчеканил каждое слово рыцарь. – Мы считаем Дитриха фон Херцштайна виновным, но бой «один против всех» посрамит рыцарскую честь, которой каждый из нас дорожит. Мы воины, а не палачи! Мы бились за короля и под вашим знаменем во многих походах, но никогда не нападали вдесятером или более на одного. Пусть колдун скрестит мечи по очереди с каждым из нас, на то мы согласны! Пусть ему дадут отдых после каждого боя, и тогда…
– Достаточно, я понял тебя, – кивнул граф, прервав речь вассала – но такого не будет! Пусть это и благородно, но противоречит воле Небес! В одном святой отец прав, мы не должны нарушать священные ритуалы, даже будучи преисполненными благими помыслами. А посему приказываю! Оруженосец фон Херцштайн будет биться один против шестерых, если, конечно, не признается в деяниях колдовских и добровольно не отдаст себя в руки Святой Инквизиции.
– Я невиновен! Я буду до последней капли крови бороться за свою жизнь и честь! – гордо изрек Дарк, когда граф посмотрел в его сторону.
– Тех, кто отказался исполнить волю Небес, не осуждаю и не подвергну преследованиям! – продолжил вельможа. – Забирайте оружие и покиньте место свершения Небесного правосудия!
– Постойте, Ваше Сиятельство! – вдруг раздался со стороны шатров звучный бас, на который тут же все повернули головы. – Я прошу прощения за мою медлительность, но Святой Некир, явившийся мне во время молитвы, был слишком красноречив, и я, полностью поглощенный его мудрыми речами, не услышал зова трубы!
Сердце сжалось в груди Аламеза при виде рослого, почти двухметрового рыцаря, покинувшего шатер и с двуручным мечом наперевес идущего в его сторону. Голос великана был Дарку знаком, привычной была и высокая, широкоплечая фигура, а уж лицо казалось просто родным: голова, обрамленная сединою коротко стриженных волос; длинные, залихватски закрученные усы; полная презрения к опасностям и самой смерти улыбка; и глаза… глаза, смотревшие на него с отеческой любовью и заботой!
