штанов которого до сих пор свисали мерзкими ошметками налипшие частицы гниющих объедков и еще какая-то грязная слизь непонятно какого цвета. Но куда хуже отходов, по которым пришлось пробираться, были почуявшие запах свежего мяса и поэтому примкнувшие к преследователям бродячие псы.
Голод – одно из самых сильных чувств. Он настолько подчиняет разум как человека, так и животного, что тот не способен думать ни о чем, даже о безопасности собственной шкуры. Обычно хищники не нападают на морронов, ведь их тела источают особый, специфический аромат, ассоциирующийся у животных со смертью. Но своре бездомных псов этот запах был нипочем, хотя, впрочем, может, они его и не почуяли, поскольку гниющие отходы уже давненько отбили у бродячих собак нюх. Псы накинулись на беглецов, и тем вновь пришлось взбираться на крыши, только уже не домов, а ветхих сараев.
Частенько подгнившие доски проваливались под ногами быстро бегущих морронов, и они весьма болезненно падали в затхлые, сырые склепы чужого барахла, из которых не так-то просто было выбраться. Порой одичавшие собаки смелели настолько, что умудрялись вскарабкиваться да запрыгивать на приземистые, изрядно накренившиеся строения. Тогда начинался бой… Недолгий, но ожесточенный, бой не на жизнь, а на смерть, притом в буквальном смысле слова. На руках Дарка еще осталось множество довольно глубоких, но быстро заживающих порезов от зубов и клыков; на теле его спутника тоже пока виднелось несколько кровавых отметин. К счастью, легионеры не были людьми, а то непременно заработали бы в скоротечных схватках с обитателями городских помоек заражение крови.
Дарк уже и не помнил, сколько раз до бегства от стаи и после ему приходилось спрыгивать с крыш и покатых карнизов домов, но только мгновение последнего приземления на мостовую отпечаталось в его памяти надолго. Хруст кости и чудовищная боль в левой щиколотке испугали беглеца, но не заставили его остановиться. К счастью, мелкие раны быстро заживали на телах морронов, а их кости сами собой срастались, если, конечно, не были переломлены пополам. Изрядно прихрамывающему, практически подволакивающему поврежденную ногу, но все же продолжившему бег Аламезу оставалось лишь справиться с болью. И он подавил ее усилием воли, вычеркнул из охваченного агонией сознания до той самой поры, пока бегство не завершилось; пока морроны не остановились в одной из тихих и грязных подворотен, а сбитые со следа преследователи не остались далеко позади.
Уставшие, настрадавшиеся тела обоих бойцов Легиона молили своих двужильных хозяев о передышке хотя бы на одну ночь, но те остались глухи к стенаниям собственной плоти. Едва вырвавшись из окружения врагов, беглецы не стали медлить и тут же продолжили путь. Все время бормочущий, что у него имеется верный план освобождения Фламмера из тюрьмы, Зингер настойчиво потащил пытавшегося расспросить его о подробностях спутника за собой. Они плутали по узким улочкам юго-западной окраины Верлежа, но в конце концов достигли цели своей неспокойной прогулки. Это была невзрачная, но шумная и даже в поздний час переполненная изрядно подвыпившим людом харчевня «Хмельные несушки».
Едва морроны переступили порог заведения с комичным названием, как Аламеза чуть ли не стошнило, причем не столько от запаха витавших по залу винных испарений, сколько от мгновенно вызвавших головокружение пестроты и яркости одежд собравшихся. Перед глазами Дарка возникла не веселая толпа ночных гуляк, а единое, находящееся в постоянном движении, переливающееся всеми цветами радуги и всей палитрой оттенков пятно, которое к тому же смрадно пахло и издавало вперемешку с бранью непристойные звуки. Дело закончилось бы плохо, возможно, постыдной потерей сознания, но уже не впервой посещавший шеварийские заведения подобного рода Грабл почувствовал, что с товарищем творится неладное, и спас положение.
– Глазища закрой, дурила! – властно приказал с силой дернувший спутника за рукав Зингер, а затем, грубо распихивая локтями толпившихся в проходах разносчиков блюд и посетителей, повел его внутрь переполненного зала.
Найти пустой стол казалось невозможно, но воинственно настроенный провожатый Дарка знал, как в таких случаях следует поступать, и не мучился угрызениями совести, спихивая с лавок на пол уже получивших достаточную порцию хмельного веселья и поэтому находившихся в процессе вялого перехода от бодрствования ко сну горожан. Усадив Аламеза за расчищенный таким образом стол, Грабл тут же поставил ему под нос стакан с мутной жидкостью, вероломно похищенный с чужого стола. Заверив, что это вино, бывший альмирский контрабандист потребовал, чтобы товарищ его немедленно выпил, а сам тут же исчез, бросив на прощание, что пошел делать заказ.
Дарк сидел за столом и смотрел в стакан, наполненный до краев вином необычного запаха и цвета. Ему хотелось выпить, но брезгливость, взявшая в союзники осторожность, не позволяла ему сделать столь неосмотрительный шаг. Неизвестно, как плескавшийся в стакане напиток (
Твердо решив не пить незнакомую отраву, Аламез принялся осматривать зал, благо, что Зингер пока не вернулся, а зрение уж более не играло с морроном злых шуток. Одно большое, хаотично вздымающееся пятно постепенно распалось на множество отдельных объектов: раскрасневшихся от хмеля, бойко шевелящих губами и шмыгающих носами лиц посетителей; их косматых голов, отороченных копнами липких, взлохмаченных волос; разноцветных рук, спин, седалищ и ног, а также на немалое количество иных предметов, потребляемых гостями харчевни в еду или служащих для их удобства.
Несмотря на все усилия, осмотр захмелевшего окружения не привел к ожидаемым результатам. Аламез не разбирался в покроях шеварийских платьев, не говоря уже об их непривычно яркой расцветке, и поэтому сколько ни силился, но так и не смог понять, кто же восседал за столами по соседству: мужи благородных кровей, уважаемые жители Верлежа или забулдыги из числа представителей низших сословий. Зато немного пообвыкшийся моррон сразу выделил из общей толпы тех, кто был чужд пестрой верлежской общине и радовал глаз монотонностью, простотой носимых одежд. Такого люда в харчевне оказалось совсем немного. Дарк насчитал всего три островка родной сердцу «серости» в бурлящем, раздражающем взор океане пестроты.
Первым «невзрачным пятном» оказался Грабл, все-таки измудрившийся догнать и поймать за шиворот одного из как-то протискивающихся в узких проходах между столами разносчиков блюд. Развернув парня к себе лицом и придерживая второй рукой его за грудки, Зингер что-то громко орал взопревшемпу бедолаге в лицо и обильно орошал его перепачканный нагрудник брызгами вырывающейся изо рта слюны. К сожалению, из-за шума, царившего вокруг, Аламез так и не разобрал, что именно и как скоро потомок гномов требовал принести к их столу.
Второй «островок привычного» был чуток побольше, хоть сразу и не бросался в глаза. За третьим по счету справа от моррона столом расположилась тихая компания из четырех купцов, то ли обсуждавших предстоящую сделку, то ли, наоборот, отмечавших успешное завершение торга. Один из них точно был герканцем, а троица остальных, видать, так часто бывала в «
Третье «пятно» было самым большим. Оно находилось вдали от моррона, а если точнее, то на противоположной стороне зала. Его нельзя было назвать островком, скорее уж целым архипелагом с грозно возвышающимися прибрежными скалами, о которые разбивалась шеварийская пестрота, как разбиваются волны о крутой берег во время бурного шторма. Составив вместе несколько столов, в дальнем углу харчевни расположилась дюжина иноземных наемников, молчаливых, суровых с виду и чересчур бородатых. Дарк затруднялся сказать, из какой именно страны прибыли иноземные солдаты. Их простоватые кожно- кольчужные доспехи не походили ни на герканские, ни на филанийские латы; фигуры были чересчур широкоплечими и крепкими для южан-виверийцев, да и в загорелых, толстощеких лицах наемников проглядывало что-то чужое, совсем-совсем незнакомое. Одно Аламез понял точно – родные края державшихся вместе охотников за звонкой монетой находились очень-очень далеко. Возможно, они прибыли из тех неизведанных стран, о которых не только он, но и его ученый товарищ, Мартин Гентар, никогда не слышал.
– Получшело уже?! А чо пьянилку не хлещешь, неужто брезгуешь шеварийским винцом? – раздался над ухом засмотревшегося на иноземцев-бородачей Аламеза знакомый голос напарника, а через миг его взору предстал и сам Грабл, грузно опустивший свои массивные, приземистые телеса рядышком на скамью. – Зря,
