разврата, то есть по нескольку раз обойти все портовые кабаки, прежде чем нашелся капитан, чье судно заходило на Удмиру и доплывало до филанийской колонии. Конечно, священник мог добраться и до находившегося всего в дне плавания пути от колонии альтрусского речного порта Арика. Там он без труда пересел бы на любое, идущее вверх по реке судно, но те места навевали слишком грустные воспоминания: форт Авиота, замок графа Лотара, а по другую сторону Удмиры – леса, по которым он бродил долгие пятнадцать лет.
Хоть старец и скучал по привычной сутане, без которой не получал в дороге ни должного тепла, ни заслуженного уважения, но все же в ношении мирской одежды были и свои преимущества. Например, когда шхуна уже спустила паруса и медленно приближалась к причалу, мимо Патриуна прошел толстощекий, довольно крупный мужчина. Переселенца изрядно штормило, видимо, постоянное присутствие большого количества алкоголя в крови помогало ему справиться со страхом перед морскими разбойниками и новой жизнью на правом берегу, а также подавить спазмы желудка, вызванные морскими и речными волнами. Мужика изрядно качнуло, и он, завалившись на бок всем телом, чуть ли не выбросил тщедушного старичка за борт. Зловонные остатки дешевого пива из кружки окончательно и бесповоротно испортили шляпу и последний чистый воротник, который Патриун всю дорогу берег специально до дня прибытия. Произошедшее, бесспорно, было глупой случайностью, однако реакция пьянчужки оскорбила старика: вместо того, чтобы извиниться, деревенщина громко расхохотался и смачно плюнул за борт. Проказник- ветер снес плевок на стариковский башмак.
Будь на Патриуне сутана или роба, он должен был бы стать образцом смирения и добродетели для мирян, прочесть проповедь об уважении к ближнему и помолиться за отпущение мелких грешков заблудшей душонки. Но поскольку бывший миссионер и бывший настоятель монастыря Деншон путешествовал инкогнито, то поступил он по-другому. Клюка – младшая сестрица дорожного посоха – просвистела в воздухе и обрушилась на правую руку негодяя. Кисть тут же повисла плетью, а пустая кружка отправилась за борт. Осыпая застигнутого врасплох и еще не успевшего почувствовать боль мужика изысканными проклятиями, старик колотил и колотил по его могучим плечам увесистым набалдашником палки. К началу второго десятка ударов пьяный верзила обмяк, как тюк, и под дружный хохот матросов и пассажиров шхуны отправился на поиски своей кружки. Вот именно в этот момент слегка размявшийся священник и прочел длиннющую проповедь о морали и добродетели, призывая собравшуюся на палубе паству уважительно относиться к старикам и не обливать их пивом.
Дракон понимал, что поступил глупо да и жестоко, но он позволил себе избавиться от злости, которую безропотно носил в себе вот уже тридцать лет и лишь смирял ее молитвами, хотя нанесенные подлецами обиды и осознание несправедливости этого мира требовали совершенно другого. Окажись на его месте любой иной священник, тот наверняка рано или поздно поступил бы точно так же, воспользовался бы удобным случаем, дал бы выход негативным эмоциям и испытал бы во время экзекуции истинное наслаждение.
Корабль причалил, когда не проповедовавший двадцать шесть дней священник только взобрался на пик своего красноречия. На памяти капитана еще никогда пассажиры в такой спешке не покидали судна, а команда не забивалась в трюм вместо того, чтобы спешить в кабак. Все-таки сумев поймать зазевавшегося и не успевшего вовремя скрыться юнгу, преподобный отец Патриун задал ему неожиданно простой, по- детски глупый вопрос:
– Скажи-ка, малец, это и есть Марсола? – спросил отец Патриун, стараясь придать изрядно раскрасневшемуся лицу добродушное выражение.
– Не-а, – замотал головой юнга, с опаской поглядывая на клюку старика. – Это Дерг, дедушка, порт и небольшое поселение, Марсола там, дальше по суше, миль пять от берега будет, там дорога одна, не заплутаешь…
– Спасибо, юноша, уж кто-кто, а я точно не заплутаю, – произнес старик как-то странно и, как показалось испуганному юнцу, зловеще. – А ты, сынок, рябого рулевого опасайся, у него не только язык длиннющий, но и голова дурная, дружбу не с теми сухопутными водит…
Юноша открыл от удивления рот, да так и стоял, пока старик не сошел с корабля и не смешался с шумной толпой. Юнга понял намек, да только не мог предположить, как тщедушный старик узнал, что новый член их команды информирует береговую охрану обо всех недекларируемых грузах на корабле. Контрабандисты-то сами узнали об этом лишь два часа назад, узнали, но еще не успели принять меры.
Проповедь – не просто упражнение в ораторском искусстве на религиозные темы, это очень тонкий инструмент по изменению людей. Ошибки проповедника не только сводят на «нет» все его труды, они приводят к обратному эффекту, вызывают отвращение. Прежде чем обращаться к прихожанам, пастырь должен хорошо изучить свою паству, понять, чем она дышит, какой жизненный опыт имеет и что для нее главное. Неформально относящийся к своему делу священник сначала наблюдает, делает выводы, а уж затем открывает рот.
Именно по этой причине отец Патриун решил немного задержаться в Дерге и присмотреться к людям. Только здесь, возле единственных ворот в колонию, можно было за краткое время получить максимум информации. Жизнь здесь особая, она как выжимка, чистый концентрат напитка под названием «общество», в то время как в других местах колониальных просторов общественные противоречия с язвами не столь обострены, да и слишком много инородных примесей, мешающих понять суть.
Сгорбленный старичок при помощи верной помощницы-клюки ловко взобрался на пирамиду из бочек с вином и, скинув натершие ноги башмаки, приступил к изучению шумной портовой жизни. Сначала его взгляд пробежался по погрузочным причалам и рейду, где стояли ждущие своей очереди торговые суда, затем скользнул под навесами складов, к которым то и дело подъезжали телеги, немного задержался на рядах торговцев портовой площади и, наконец, перешел к изучению многоголового, крикливого чудо-зверя под названием людская толпа. Всего четверти часа оказалось достаточным, чтобы понять, чем живет и дышит колониальный люд, насколько он готов брести за духовным поводырем и стоит ли вообще всерьез браться за нелегкий труд священника.
Результаты первого наблюдения неимоверно расстроили святого отца. Он понятия не имел, чем несколько лет подряд занимался в Марсоле аббат Курвэ вместе с другими священнослужителями, но точно знал, почему того отозвали обратно в Филанию. Колониальная паства была не просто запущена, а испорчена бездействием духовенства. Казалось, в радиусе целой мили не было видно ни одного одухотворенного лица, ни одного человека, способного хоть что-то воспринять на веру. Золотая монета – вот единственный бог переселенцев, ее звон в кармане для них приятней колокольного перезвона, а идеалы, мораль, вера – или пустые слова с размытым значением, или инструменты, при помощи которых всякого рода мошенники легко дурманят головы доверчивых простачков, в основном только что прибывших и еще не успевших освоиться.
Аккуратно спустившись с груды бочонков, отец Патриун отправился с причала на площадь. Грубые окрики грузчиков с мешками на плечах и торопящихся на рынок торговцев ничуть не смущали медленно бредущего по набережной старичка, бредущего и размышлявшего на ходу о причинах, приведших к столь плачевному положению дел.
Прежде всего виной бездуховности колониальной общности стала политика филанийского двора.
