обстоятельствам. Проявлял нормальный интерес к сексуальным связям, но отчасти его возможности в этом отношении были ограниченны. Гитлер имел массу таких возможностей, но не преуспел в них из-за собственных комплексов. Рузвельт любил смеяться; Гитлер большей частью бранился. Рузвельт любил солнце, воду и снег; Гитлер пренебрегал всем этим, если не считать отвлеченных рассуждений. Рузвельт любил в умеренных дозах табак, ликер и мясо; Гитлер все это отвергал. Любил величественное, проявлял болезненный интерес к патологии и апокалипсису. Рузвельт реалистичен, дружелюбен и конкретен; Гитлера занимали кровь, обезглавливание, смерть во всех проявлениях. Рузвельт любил жизнь во всей ее бесконечной сложности, неожиданности и непредсказуемости.
Гитлер – идеолог. За пятьдесят лет скитаний, окопной жизни, политических баталий и, наконец, власти выработал свою систему ценностей, суровую теорию преображения, стратегию политического действия. Эти ценности отдавали вульгарностью, расизмом и ксенофобией; отрицали все самое дорогое в либеральном складе ума – равенство, альтруизм, терпимость, религию, индивидуальную свободу, интернационализм. Гитлеровская теория преображения не предполагает человеческой гибкости и учета обстоятельств, но нацелена на беспрестанный расовый и национальный конфликт, зверскую жестокость, упорное карабканье к власти по трупам слабых. В ней не находится места для дряблых либеральных сентенций о свободном ходе развития, правах меньшинств, гражданских свободах, парламентаризме, постепенности социальных преобразований, компромиссах. Гитлер, как истинный идеолог, сочетал в себе свои ценности, теорию преображения, политическую стратегию. Как идеолог, он считал своих соперников не просто заблудшими или злонамеренными, но и безумцами. Рузвельт, говорил он своим соратникам, просто сумасшедший; ведет себя как «лживый, мелочный еврей», потому что в его жилах течет еврейская кровь, а «совершенно негроидная внешность его жены свидетельствует о том, что она тоже полукровка».
Также и Рузвельтом Гитлер не воспринимался как личность. Президент за много лет привык к политикам, озлобленным и недовольным, которые домогались влияния, предавали старых друзей, не выполняли обещаний. Он и сам поступал порой таким образом. Но в Гитлере видел человека, чья страсть к признанию и почитанию намного превосходила подобные устремления Хьюза Лонга или Джона Л. Льюиса. Рузвельту, окруженному с детства любовью родителей и семейными традициями, жившему в привычной обстановке родного дома и социальной среды, чужд тип людей, рожденный социальными неурядицами и революционным брожением. Гитлеру недоставало благополучного детства, но для него родным домом стала нацистская партия, с ее идеологией и корпоративным духом. Хотя фюрер научился пользоваться кнутом и пряником, он не переставал ужасно упрощать ситуацию. Рузвельт делал политические ходы конем, предпринимал обходные маневры, – Гитлер шел напролом, уничтожая оппозиционные партии, диссидентов в своей партии, евреев, национальные меньшинства.
В первые недели 1941 года Гитлер столкнулся с необходимостью принять самое важное решение своей жизни и своей эпохи. В минувшем декабре он дал указание Верховному армейскому командованию разработать план массированного вторжения в Россию, намеченного на май. Директива фюрера начиналась словами: «Германские вооруженные силы должны быть готовы сокрушить Советскую Россию в быстротечной кампании (план „Барбаросса“), даже до окончания войны с Англией». Но это решение не было окончательным. Пока немецкие генералы размечали пути снабжения и районы сосредоточения войск вторжения вдоль тысячемильного фронта, Гитлер обдумывал стратегическую ситуацию.
Обстановка многообещающая и зловещая одновременно. Англия еще не повержена. Америка увеличивает помощь ей. Англичане нанесли поражение войскам Муссолини в Африке. Единый фронт западных держав против Германии ликвидирован, но сохраняется за Ла-Маншем, и там возрастает военная мощь англосаксов. Если что-то и укоренилось в мозгу каждого германского политика, стратега и даже простого солдата, особенно после 1918 года, то следующее: никогда не воевать на два фронта. Гитлер сам подчеркивал это в «Майн кампф». Фюрер блестяще применял силу и дипломатию – особенно в операции по разгрому Польши до того, как вмешался бы Запад, – чтобы предотвратить эту стратегическую оплошность. Этой установкой можно пожертвовать лишь во имя особо важных соображений. И таковые у Гитлера были.
Во-первых, Россия оказалась неподатливым и коварным союзником. После великодушного предложения фюрера Москве присоединиться к трехстороннему пакту вкупе с побуждением ее к походу на Индию Молотов холодно потребовал свободы действий для России в Финляндии, Болгарии, турецких проливах и Персидском заливе. Вскоре Гитлер обозвал Сталина хладнокровным шантажистом. И чем Москва, размышлял Гитлер, может подкрепить свои претензии? Россия – колосс на глиняных ногах. Армия ее ослабла после беспощадной чистки командного состава. Страна имеет протяженные, слабо защищенные границы. Население, особенно украинское, жаждет сбросить большевистское ярмо.
Более того, фюреру известно, что Россия сама стоит перед дилеммой войны на два фронта. К востоку от нее находится Япония, старый соперник, ныне объединенная с Германией и Италией в «стальной пакт». Здесь раздутые стратегические амбиции распалили воображение Гитлера относительно глобальных возможностей. «Целью сотрудничества на основе трехстороннего пакта должно быть побуждение Японии предпринять как можно скорее военные действия на Дальнем Востоке. Это свяжет там крупные силы и отвлечет внимание Соединенных Штатов к Тихоокеанскому региону. Ввиду неподготовленности противников Япония имеет тем большие шансы на успех, чем скорее она нанесет удары…» Гитлер дал указание военным отнестись с полным пониманием к просьбам Токио о военной помощи.
Фюрер размышлял и о месте каждой страны в мировой стратегии. США в отдаленной перспективе – его самый могущественный противник. Это страна большая, богатая и удаленная на значительное расстояние. Он не хочет провоцировать Вашингтон, по крайней мере до определенного времени; но Рузвельт, похоже, готовит страну к военным действиям. Разгром России позволил бы Японии обратить всю свою мощь против Америки. Это, в свою очередь, в сочетании с усилением подводной войны ослабит поддержку Рузвельтом Черчилля – морские конвои через Атлантику. Если американская помощь и придет в Англию, говорил Гитлер, то «слишком незначительная и запоздалая». Англия, лишенная нынешней помощи Америки и потенциальной поддержки России, будет вынуждена опуститься на колени. Между тем ему нужно воздерживаться от вооруженных провокаций в отношении американских кораблей в Атлантике.
Итак, нападение на Россию, казавшееся многим в то время безумием, с точки зрения Гитлера, – наилучший способ раскола складывающейся против него глобальной коалиции. Поворот на Восток на самом деле – на круглом глобусе Гитлера – поворот на Запад. В конце концов, считал фюрер, оккупация России устранит угрозу его тылу, когда он снова обратится против Англии, и обеспечит широкие поставки сырья германской экономике. Он понимал, что время для вторжения в Россию созрело. Перевооружались все страны, включая Россию, но эти процессы шли медленно. Если он не начнет быстро действовать в соответствии со своей стратегией, приступят к действиям его противники. Разве Москва и Лондон уже не плетут против него заговоры?
Да, решение непростое. Адмирал Редер возражал против похода на Восток и доказывал наличие радужных перспектив для операций в Средиземноморье, Северной Африке и Атлантике. Гитлер метался между двумя решающими доводами. Один состоял в очевидной сложности операций на Западе. Муссолини высасывал все соки. Режим Виши под контролем, но пассивен и уклончив. Франко проявляет осторожность, пока британский флот господствует близ побережья Пиренейского полуострова, и в то же время не прочь затеять изнурительный политический торг. Средиземноморье по сравнению с Россией представлялось не столько стратегическим полем, сколько набором тактических целей, – впрочем, и ловушек тоже. Операции на юге и западе требовали незаурядного умения сочетать средства дипломатии, пропаганды и давления с действиями мощных ВМС, ВВС и сухопутных сил. Гораздо проще сконцентрировать свои силы, разгромить Россию серией сокрушительных ударов и опрокинуть все антинацистские планы.
Другая причина поворота на Восток лежала в сфере идеологии. Гитлер считал могучей движущей силой страх и ненависть к славянским массам на востоке, к их «еврейско-большевистским лидерам» и огромной Красной армии. «Мы никогда не должны забывать, что регенты нынешней России – преступники, повязанные кровавой порукой, что это отбросы человечества, – бесновался фюрер в „Майн кампф“. – Мы не должны забывать, что международное еврейство, которое располагает сегодня абсолютной властью в России, видит в Германии отнюдь не союзника, но государство, призванное разделить судьбу России». Пренебрежительный (и завистливый) в отношении Англии, но полный ненависти к России, Гитлер вел переговоры с Москвой, исключительно исходя из обстоятельств. В дальнейшем, полагал он, может быть
