нечестивцев, даже у кощея поганого, уже давно истребленного, уязвимое место имелось.
Постоял Николка, пытаясь невидимого обидчика обнаружить, но так и не заметив никого, снова за черпак взялся. Помешал варево в котле, подкинул в огонь пару дровишек да пошел дальше хоромы осматривать.
Много красивых палат в доме колдуна было. Убранству их не только барин их, но и любой заморский купец позавидовал бы. Кубки хрустальные, посуда серебряная да блюда золотые на полках не умещались. Одних сундуков со златом и жемчугами насчитал писарчук штук пятнадцать, а уж шкатулок с каменьями драгоценными столько, что вовек не счесть. Богато жил колдун, да только зачем ему сокровища, коль он в лесу диком один куковал и никто к нему в гости не захаживал? Проку-то от вещиц искусных, если не перед кем ими похвастаться?
Пришла Николке в голову мысль, богатство все потихоньку унести да в лесу запрятать, чтоб вернулся колдун, а дом пуст. Хоть какое-то время народу спокойно житься будет, пока злодей лес обыскивает да по сундукам опустевшим добро свое снова раскладывает. Уж решился было писарчук татем стать, да одумался… Слуг у колдуна много, да и чарами он знатно владел. И дня не пройдет, как на место все сокровища вернутся. К тому же вряд ли невидимки-домовые да мертвые стражи из леса ему такое озорство позволили бы. Ушибленный бок все еще ныл, боль и помогла Николке одуматься.
Долго писарчук по дому бродил, все ход тайный искал или секрет какой, да только тщетно, колдун беспечный даже дверей не запирал. Побывал молодец в опочивальне, подивился кровати широкой да мягкой. Попробовал на краешек сесть, дух чуток перевести… да не получилось, сразу в перины пуховые провалился и крепким сном заснул.
Очнулся Николка, а на дворе день уже стоял, птички лесные приветливо щебетали. Испугался он, что проспал, что зелье колдовское из котла выкипело. Сразу в подвал побежал, а сапоги впопыхах у кровати забыл. Напрасно горемыка тревожился, варево по-прежнему мерно булькало, а огонь не затух. Помешал он жижу черпаком пару раз для порядка, подбросил поленьев и решил к осмотру вернуться, да только сначала в погреб заглянуть, где припасы снеди были от солнца схоронены.
Легко нашел писарчук и подземную кладовую, и комнатку, где мешки с крупами да яства всякие дивные хранились. Наелся парень до полноты живота, снова в сон его потянуло, да только не приучен люд работящий ясным днем на подушках леживать. Продолжил зевавший Николка поиски и вскоре нашел колдунье слабое место.
Как раз возле спальни, где его ранним утром сморило, была дверь дубовая со знаками неведомыми, а за нею огромная зала с полками да широкими столами. Было там свитков и книг, что колосков пшеницы в поле… тысяча, если не больше. Все в переплетах из кожи добротной, одни толстые, другие не очень; одни часто листали, а на других знатный слой пыли лежал. Видать, не все равный интерес для дел богомерзких представляли, колдун явно чаще обращался к тем, где рецепты зелий всяких имелись да заклинания черные.
Обошел писарчук залу, призадумался. «Коль злодея-нечестивца ни меч, ни копье острое, ни крест, ни святая вода не берут, значит, нужно его собственным оружием бить! Пусть хоть раз книги черные правому делу послужат!» – снизошло на писарчука озарение.
Осторожно дотронулся Николка кончиками пальцев до одной из книг да тут же руку назад отдернул. Побаивался, что вот сейчас появится из ниоткуда слуга невидимый да бока ему намнет. Однако ничего не случилось, лишь голос приятный под сводами прозвучал:
– На книги запрета не было. Читай сколько влезет… авось и поймешь! – произнес невидимка и громко захохотал, но тут же умолк.
Обрадовался Николка, что колдун оплошал, на его невежество понадеявшись. Одно дело – с грехом пополам грамотой владеть, а совсем другое – смысл слов мудреных знать. Принялся писарчук среди книг самую важную, самую значимую искать, где сокровенные тайны хранились. Схватился за одну, глазами по странице первой пробежал, да тут же головою затряс. Лежало на книге заклятье: буквы вроде все знакомые, привычные, но вот слова из них длинные, непонятные складывались, какие и вслух не произнести. Открыл Николка другую книгу, третью, все то же самое, везде тайнопись, лишь колдунам ведомая.
А была еще среди толстых томов одна, особая книга. Николка ее не сразу заприметил, но как только увидел, тотчас понял, что важнее ее нет. Лежала она на отдельном столике, в черном, как смоль, переплете, золотой окантовкой и изображением черепа грозным сверкала. Понял писарчук, почему святые люди иногда колдунов чернокнижниками называли. Сокрыты были в той книге самые тайные таинства да секрет бессмертия загубленной души владельца. Если его узнать, то и с хозяином леса, и с другими нечестивцами, которые на свете еще водились, можно справиться. Подошел Николка к столику, за переплет узорчатый взялся, но книга не открылась, не поддалась.
– А ты топор возьми, еще рубануть попробуй! – снова прокатился по зале смех невидимого соглядатая.
– Как же ее открыть-то? – спросил писарчук, но тут же немилости нежити испугавшись, зажмурил глаза.
– Заклятие наложено древнее, необратимое! Чтобы книгу черную открыть, все остальные тома прочесть надобно. Хозяину это ведомо, поэтому и от тебя, дурака, дверь читальни на крепкий замок не запер, – прозвучал глас и замолк навеки.
– Да как же их прочесть-то?! Подскажи! У меня ж и времени до первых снегов не хватит, да и тайнописи колдовской я не обучен?! – осмелился Николка спросить, но лишь тишина была ему ответом.
Провел в зале с книгами писарчук весь день до позднего вечера, лишь пару раз отлучался, чтобы дровишек в огонь подбросить да зелье колдовское перемешать. Умаялся, от непонятных слов да знаков чудных голова гудела, но под конец Николка книгу все же нашел, в которой слова понятными были. Называлась она «Летописи Далечья». Обрадовался, схватил драгоценную находку в охапку да так с нею спать и отправился. А как только поутру глаза открыл, тут же за чтение взялся.
Время быстро летит, если делом важным занят. Это оно тогда долго тянется, когда на теплой печи нежишься да мух жужжащих от скуки считаешь. Бойко принялся Николка за дело книжное, благо, что цель достойной была. Одолел он «Летопись», книгу первую, дней за десять, а затем быстрее пошло: легче читать стало, да и интерес появился. Вот так и повелась: сбегает он в подвал к котлу волшебному, трижды на дню дровишек подкинет, черпаком варево помешает и тут же обратно в залу читать возвращается. До того пристрастился, что за уши не оттянуть. Впрочем, никто и не пробовал ему помешать. Невидимки-слуги более не докучали, а воины мертвые на поляне даже и не показывались. Чего им делать-то на поляне, коль служба их – лес запретный от живых сторожить?
Каждая прочитанная книга не только рассказывала парню о том, чего он за всю жизнь так никогда и не узнал бы; но и давала необходимые знания для изучения сразу нескольких следующих томов. Не казались больше слова мудреные колдовской тайнописью, постепенно их смысл парень стал понимать, уже не ползал, как медлительный жук, а хищным ястребом летал по страницам, ловко ловя на лету сведения, которые в будущем могли пригодиться.
Поведали мудрые книги о многом: об истории княжества и соседних земель. Рассказали, как раньше народ жил и кто им правил; объяснили, почему ветер дует и снег идет; научили не только бревна стругать, но и лодки ладные строить, на которых и до далеких заморских стран добраться не страшно.
Быстро за окном отзеленела трава, а затем пожухла и скрылась под ковром из желтых листьев. Вскоре лег первый снег. Обманул бородатый колдун писарчука, не возвратился к зиме. Не пришел он и по весне, когда сугробы глубокие стаяли. Но это было уже Николке не в горе, а в радость, поскольку отсрочку давало, а с ней и шанс увеличивало все книги прочесть да до заветной, последней добраться.
Так прошло семь лет, семь раз весна на поляну приходила. Превратился писарчук из хлипкого юноши во взрослого мужа, который и в природе небесных светил толк знал, да и одним топором знатную избу срубить мог. Убедили его книги, что человек ученый да грамотный не только головой, но и телом крепок обязан быть. Звался он уже не Николкой, а Николаем Целителем. Так его духи леса нарекли, которые на пятый год его обучения на поляну перед теремом частенько наведываться стали да беседы с ним на высокие темы мироздания заводить. Коль верить их словам, паренек лучше всех, кто когда-нибудь в зале ведунов сиживал, в книгах разбирался, понимал, как организмы живые устроены; быстрее всех мог их от хворей избавить да работать в полную силу заставить. Удачней всех проводил он эксперименты с живой материей и
