Это дало мне случай познакомиться с ней покороче, — словом сказать, девушка мне крепко поглянулась. Вот настала и суматоха, и мы давай рассчитываться за хлеб, за соль с гостями незваными, давай резаться с прежними друзьями. Я был сперва под знаменами героя Шуйского-Скопина на севере, а потом, когда он умер, когда семибоярщина сверзила царя Василия, то с разными налетами, не сходя с поля, дрался я то с самозванцами, то с запорожцами, то с поляками, перелетал из места в место, и, разумеется, мне некогда было думать о невесте. Когда справили мы под рукою Пожарского знатные проводы Жолкевскому — и победителями вошли в Москву, — грусть меня взяла пуще прежнего: днем и ночью все она перед глазами; я ходил, будто потерял что драгоценное, — и что ж узнаю? Княгиня Татева умерла, а мать, сказали мне, увезла Вариньку в псковские свои вотчины. В это время пришла моя челобитная об увольнении; трехлетняя разлука меня истомила — я решился. Прошусь на твое место осадным стрелецким головою в Опочку и, назначенный, скачу сюда сломя голову…
— Чтобы найти свой клад похищенным! Дворянка Варвара Васильчикова два года как увезена литовцами.
— Увезена! — вскричал князь Серебряный, пылая гневом, — увезена! И ты, военный начальник здесь, не заставил возвратить добычи, не искал, не отбил ее? Русскую дворянку выкрали из-под твоих пушек, и ты говоришь о том, как о продажной курице! Между тем, если бы у тебя отбили бочонок с фряжским вином, ты бы весь край поднял на царя. Это непростительная беспечность, это стыд русскому!
— Все ли ты кончил? — хладнокровно сказал Агарев, расправляя усы свои и барабаня пальцами в донышко опрокинутой стопы.
— Я бы не кончил до Воздвиженья, когда бы упреки мои могли быть так же черны, как твоя леность!
— И если б слова помогали чему-нибудь. Садись и выслушай терпеливо. Вотчина Васильчиковых лежит под Изборском. Приезд в нее богатой барыни из Москвы скоро стал известен всем окольным разбойникам, но многолюдная дворня пугала их. Наконец, два года тому назад, предместник мой был убит в стычке с немцами, и пан Жегота, шляхта, вахмистр панцерников, недалеко за Великою живущий, воспользовался безначалием, вкрался ночью далеко в наши границы и с шайкою своею напал на дом Васильчиковых, разграбил его, перебил людей и пять девушек, в том числе и боярскую дочь, увез с собою. Что я за ними не гнался, это очень естественно — меня еще тогда здесь не было, а впоследствии и без того было дела довольно.
— Но что же думали ее родные, кровные? Они могли бы ее выкупить золотом, если не железом?
— Вестимо так, да дядюшка ее, князь Татев, опекун ее брата, прижался да и знать ничего не хочет, а мать вскоре умерла с печали. За сироту некому вступиться.
— Подлые души! Но где же томится пленница?
— Никто наверно не знает. Говорили, что бездельник, который увез ее, держит ее взаперти. Впрочем, подобные случаи здесь не редкость, так молва перепала, и Варвара как в воду канула!
— Хотя бы на дно моря — я и там отыщу эту жемчужину. Разбойник Жегота близко живет, говоришь ты?
— Верст пятнадцать отсюда; это преотчаянная башка, он уже не раз угонял наши стада из-под самых стен замка, и хоть мы не оставались в долгу, но увертливая шельма, до сих пор не попался в петлю, которую поклялся я ему пожаловать.
— Вот тебе рука моя, что этому коршуну не летать больше на воле. Трубач, тревогу!..
— Что ты хочешь делать, князь Степан? — вскричал изумленный Агарев, между тем как трубные перекаты раздавались в окрестности и стрельцы опрометью кидались к коням, уздали их, зажигали фитили; все мигом было готово: и дворня, и охота, и дружина стрелецкая. Князь молчал, но очи его сверкали, ноздри вздувались, и рука нетерпеливо сжимала рукоять кинжала.
— Что ты хочешь делать? — повторил Агарев.
— Заплатить наездом за наезды. Пусть знают эти панцерники, что новый голова не даст им солить впрок русских баранов, не только что торговать красавицами.
— Вспомни, князь, что ты сам привез царское повеление — не зачинать бою без нападения, чтобы не помешать переговорам о мире.
— Мир заключают не с разбойниками.
— Но ты вторгаешься в польскую землю.
— Земля Божия — и русские не отказались еще от края, который в старину принадлежал им.
— Не лучше ли подождать: нам велено подать списки захваченных в плен, и, верно, их вытребуют от Речи Посполитой.
— Знаю я, как слушают паны своего короля и сената. Как бы не стал я перебирать день за днем, словно четки, — или отражать копья перьями! Князь Серебряный булатом добудет правды!
— Либо рухнет в опалу. Подумай, князь.
— Боярин Наум Петрович, — я не зову с собою робких… Ты сдал мне начальство — теперь не твоя, моя голова в ответе…
— Никто не отнимает у тебя ни воли, ни власти, князь Степан, и ты обижаешь меня, старого своего друга, думая, что я удерживаю из трусости. Когда ты решился, я не отстану от тебя — пускай вправду окольничие разбирают, что право, что неправо, — наше дело руби — да и только. Я докажу тебе, что мои стрельцы — удальцы на эту работу: я не давал ржаветь их клинкам.
Друзья обнялись. Князь послал гонца к старшему сотнику с наказом принять начальство. Из охотников выбрали только молодцев и хорошо вооруженных — прочих отослали домой. Надели кольчуги, шлемы.
— На коней! — закричал князь Серебряный, — товарищи, — на Литву!
С этим словом он сжал коленами коня своего и первый спрыгнул в Великую. Стрельцы съезжали в разных местах, и радостные восклицания: 'на Литву, на Литву!' далеко раздавались по лесистым берегам реки пустынной. Солнце садилось.
Глава II
Однажды по ночи глубокой
Мы слышим воющий набат,
Вдали стенанья, вопль жестокий
И тучи заревом горят.
'К коням, седлай, бесценно время,
На пояс меч, и ногу в стремя!..'
Ночь была темная, дорога лесом дремучим. Проводник ехал впереди по излучистой тропинке; за ним начальники, за ними по двое стрельцы, тихо, безмолвно. Изредка слышалось храпение коня, или бряк узды, или удар подковы в подкову. Повременно вожатый останавливался, и тогда дремлющие всадники насовывались друг на друга. Он прислушивался, иногда припадал ухом к земле — и опять вскакивал на коня, и поезд снова трогался далее.
— Близко ли? — спросил князь у проводника вполголоса.
— Вот из города, — отвечал тот, — вели, батюшка князь, изготовиться к делу: неровен случай, всполошатся раньше времени, а ведь эти головорезы с лезвия берут и только с лезвия уступают добычу!
Князь подъехал к Агареву.
— Друг, — сказал он, — решительный час близок — сердце у меня будто хочет выпрянуть из груди: это перед свиданием с милою.
— Либо с могилою, — возразил Агарев. — Ну, что ж вы стали? собаки скоро нас пронюхают. Надобно обойти селение!
