охранников, который тут же отошел прочь.
— Стой здесь, — бросил врач Дову, указав место сбоку.
Дов стоял у стола и смотрел на людей, проходивших мимо. Они шли на смерть со скоростью четыре человека в минуту.
Прошло пять минут, десять. Казалось, конца не будет плетущейся колонне.
Охранник наконец вернулся вместе с офицером. Доктор протянул офицеру блокнот. Тот долго изучал подписи, потом посмотрел на мальчика.
— Где ты этому научился? — резко спросил он.
— В варшавском гетто.
— Что ты умеешь делать?
— Паспорта, проездные билеты, любые документы. Все что хотите.
— За мной.
Дов вышел в дверь налево. Когда он садился в машину, ему вспомнились слова Мундека: «Хоть один Ландау должен уцелеть». Через несколько минут машина проехала через главные ворота. Над ними красовалась надпись: «Труд освобождает».
Место, где был расположен главный лагерь, утопало в грязи. Один за другим тянулись деревянные бараки, разделенные высокими заборами из колючей проволоки, по которой шел ток.
Эти бесконечные бараки снабжали рабочей силой около тридцати трудовых лагерей при Освенциме. Заключенные носили полосатую одежду, а на рукаве и груди у каждого был пришит лоскут определенного цвета: у гомосексуалистов — розовый, у женщин, превращенных в шлюх для охранников, — черный, у уголовников — зеленый, у священников — фиолетовый, у русских и поляков — красный, у евреев же — традиционная шестиконечная звезда.
Дов получил в Освенциме еще один опознавательный знак: ему накололи номер на левом предплечье. Теперь он стал узником номер 359195.
«Труд освобождает». Дов Ландау отметил в Освенциме свой четырнадцатый день рождения, подарком к этому празднику стала жизнь. В конце концов ему повезло: среди десятков тысяч заключенных маленькая группа фальшивомонетчиков, куда попал Дов, была самой привилегированной. Дову досталось подделывать купюры достоинством в один и пять долларов для немецких шпионов в западных странах.
Прошло некоторое время, и Дов стал все чаще подумывать, что, пожалуй, лучше бы ему было погибнуть в Биркенау.
Заключенных морили голодом, заставляли работать до изнеможения, а спать на тесных нарах позволяли всего пять часов в сутки. Свирепствовали эпидемии, людей пытали, над ними издевались с изощренной жестокостью. Многие не выдерживали и сходили с ума.
Каждое утро вынимали из петли самоубийц. Некоторые, желая избавиться от мук, бросались на колючую проволоку. Ни днем, ни ночью не прекращались пытки, розги хлестали по обнаженным ягодицам на виду у всех прямо на перекличке.
Провинившихся сажали в темную одиночку штрафного изолятора и кормили пересоленными овощами, а потом мучили жаждой, не давая воды.
В блоке «Икс» нацистские врачи Вирте, Шуман и Клауберг использовали людей как сырье для своих опытов. Польский заключенный, доктор Владислав Деринг, по приказу и под надзором своих немецких хозяев кастрировал мужчин и стерилизовал женщин.
Таков был Освенцим. Такова была жизнь, полученная Довом в подарок ко дню рождения.
«Труд освобождает».
«Хоть один Ландау должен уцелеть». Какой он был, Мундек? Дов уже не мог припомнить. А Руфь, Ревекка, отец, мать? Отца он не помнил совсем. Он помнил только смерть и ужасы и уже просто не мог представить жизнь без ужасов и смерти.
Прошел год. В трудовых лагерях от болезней и голода умирало людей не меньше, чем в Биркенау. И все-таки инстинкт самосохранения не позволял Дову умереть и не давал сойти с ума.
В этом аду случались просветы. Существовал лагерный оркестр, и даже здесь мужчина мог найти женщину.
Освенцим охватило беспокойство. Дов часто видел в небе русские бомбардировщики, и тайный радиоприемник лагерного подполья все чаще сообщал о немецких поражениях. Сквозь пытки и муки пробивался слабый луч надежды. Каждая новая победа союзников ввергала эсэсовцев в безумную свирепость; дошло до того, что заключенные стали бояться известий о немецких поражениях. Газовые камеры Биркенау действовали теперь, не останавливаясь круглые сутки.
Стало ясно, что гитлеровская Германия идет к поражению. Немецкую армию громили на всех фронтах. Но чем больше фашисты терпели поражений на поле битвы, тем кровожаднее и с большим наслаждением они убивали безоружных. Эйхман мобилизовал все силы на завершение своей программы геноцида.
Зондеркоманды подняли в Биркенау бунт и взорвали один из крематориев. Бунтовщиков отправили в печи. Но когда их уничтожили, Освенциму потребовались новые работяги.
Эйхман пошел на последнее зверство. Из лагеря Терезин на территории Чехословакии, где содержались ученые и интеллигенты — сливки европейского еврейства, — в Биркенау на уничтожение было отправлено 20 тысяч человек.
Число евреев, умерщвленных в Биркенау, росло и росло, пока в него не вошло около миллиона выходцев из Польши, 50 тысяч — из Германии, 100 тысяч — из Голландии, 150 тысяч — из Франции, 50 тысяч — из Австрии и Чехословакии, 50 тысяч — из Греции, 250 тысяч — из Болгарии, Италии, Югославии и Румынии и еще четверть миллиона — из Венгрии.
Мастерскую фальшивомонетчиков в Освенциме внезапно закрыли, и всех их отправили в Биркенау для пополнения зондеркоманд.
Новая работа Дова заключалась в том, чтобы ждать в коридоре у газовых камер, пока не затихнут предсмертные крики и жертвы не перестанут отчаянно биться о стальные двери. Затем выжидали еще минут пятнадцать, чтобы камеры проветрились. Лишь после этого двери открывались, и бригада начинала работать. Крючьями и веревками Дов разбирал клубки сплетенных тел, вытаскивал трупы из камер и грузил на вагонетки для отправки в печь. Потом он возвращался, окатывал из шланга пол водой и готовил камеру для новой партии жертв, которая уже ждала в раздевалках.
На четвертый день этой чудовищной работы силы оставили Дова. Здесь уже не помогала неукротимая воля к жизни. Мальчик в ужасе ожидал мгновения, когда откроются стальные двери и он вновь увидит на полу клубок трупов. Он боялся этой минуты больше, чем чего бы то ни было в гетто, и знал, что выдержит такое недолго.
Но тут произошло что-то невероятное. Немцы начали разрушать печи и взрывать газовые камеры. Союзные войска наступали с запада, русские — с востока, и нацисты делали отчаянные усилия, чтобы скрыть свои преступления. По всей Польше вскрывали рвы, размалывали в порошок кости убитых. Транспорт, в котором в отчаянно нуждалась армия, направили для вывоза евреев в Германию.
Русская армия вступила в Освенцим и Биркенау и освободила заключенных. Оргии убийц наступил конец. Дов Ландау, пятнадцати лет от роду, был одним из пятидесяти тысяч польских евреев, что уцелели из трех с половиной миллионов. Он сдержал обещание, данное брату.
ГЛАВА 26
Русские врачи были поражены тем, что лагерные ужасы лишения, почти не повлияли на здоровье Дова. Правда, он был слаб и мал ростом, особенно крепким ему уже никогда не стать, но при надлежащем уходе его можно поставить на ноги.
Хуже обстояло с душевным состоянием. Парень уцелел только благодаря невероятному упорству. Теперь, когда после шести лет постоянного напряжения он мог расслабиться, на него нахлынул поток мучительных воспоминаний, от которых нельзя было спрятаться ни днем, ни ночью. Он стал нелюдим, впал в апатию, и его психика все более приближалась к той тонкой грани, которая отделяет разум от
