— О!.. — На большее меня не хватило.
— Хотя, может, это и не он, — пошел на попятный мой ассистент. — Может быть, постарался кто- нибудь еще.
Он сжал кулаки и уставился на них, словно в одном из них заключался ответ и ему оставалось только догадаться, в каком именно.
— Глядите!!! — надрывался голос. Потом раздался вздох и крик: — Ого!
В моем распоряжении было полтора десятка точек обзора, но я смотрел только на картинку с камеры Родни, щурясь одновременно с ним и вместе с ним выхватывая из черной грозовой тучи бледную тень, прежде чем та, развернувшись, набросится на одинокое, обреченное живое облако. Мы наблюдали, как дорадо врезается в свою жертву, разинув пасть и щелкая челюстями, как резко захлопывает их, глотая добычу и поражая по меньшей мере одного из нас своей первобытной жестокостью.
Я тихо застонал.
Живое облако представляло собой неровное скопление, пузырь горячего водорода, наблюдаемый в инфракрасном диапазоне. В эпицентре бойни находились его жировые аккумуляторы, слизываемые и заглатываемые в мгновение ока. Я снова не сдержал возгласа удивления.
Громкий радостный голос объявил:
— Закладываю маневр. Пока он занят, подберусь к нему с хвоста.
— Осторожнее, Родни, — попросила Блондиночка.
Что это — инструкции или мысли вслух?
Словно отвечая на мой вопрос, Родни сказал:
— Детка, если бы я соблюдал осторожность, то плавал бы сейчас со своей акулой.
Гром тем временем сыпал цифрами: подробности, в которых не было нужды. Андерлол следил за картинками с разных камер, контролируя качество и при необходимости меняя планы и глубину. Как и ожидалось, трех камер мы уже лишились. Невелика потеря, чтобы заставить меня тревожиться. Мне не приходилось вносить редакторскую правку. Оставалось только сидеть и наблюдать, как Родни отправляет свой флаер в пике, положившись на его гибкие крылышки, справляющиеся с давлением лучше крыльев любой птицы, и повторяет низким, рокочущим голосом:
— Разве ты не прелесть? В целом свете не найти лучше!
Я инстинктивно оглянулся на Блондиночку. В волнении она была еще прелестней. Если ее и обидели слова Родни, это никак не повлияло на выражение ее лица и на позу перед нагромождением мониторов. С полных губ то и дело слетал шепот:
— Родни… Осторожнее…
Внезапно ее синие глаза широко раскрылись, на лице появилось не то удивление, не то страх — первый сигнал, что случилось нечто непредвиденное. Я опять сосредоточился на картинке с камеры Родни.
— Поворачивается! — крикнул Гром. — Видишь, хвост?!
— Вижу, — грозно ответил Родни. — А теперь? Где он?..
— Возвращается! — завизжала Блондиночка.
С проворством, вроде бы несовместимым с его размерами, дорадо вонзился в горячий восходящий поток, потом развернулся, уронив одно крыло на несколько сот метров, а в следующее мгновение снова ворвался в поток, расправив крылья, чтобы вместе с горячим воздухом стремительно рвануться вверх.
Огромное туловище то сжималось, как шарик, то снова разбухало, хватая облачка с такой прытью, что у меня от этого зрелища пересохло во рту, а горло перехватил спазм.
Дорадо был огромен, но при этом состоял из множества мелких существ. Подобно медузе «португальский кораблик», он был колонией примитивных созданий. Вспомнив эту странность, я вспомнил и сопутствующую подробность: чтобы совершать такие стремительные движения, он должен быть густо пронизан нервными волокнами.
А при следующей вспышке молнии дорадо показался блеклым и гладким…
Откуда-то донесся тихий мужской голос. Родни спокойно сообщал зрителям:
— Включаю двигатели и рву когти!
Эти деловитые, неподобающие моменту слова были тут же заглушены ревом, и на ближних ко мне экранах дорадо за мгновение вырос до невероятных размеров.
— Проклятие! — сказал Родни, на сей раз не так спокойно. Секунда — и он в ярости, все равно не соответствующей разворачивающейся у нас перед глазами трагедии, добавил: — Реактор не действует.
Блондиночка издала нечеловеческий визг.
Долго еще, удивляясь самому себе, я стоял в глупой озадаченности, почему ничего больше не вижу, хотя должен видеть все, и почему этот великолепный дорадо, наблюдаемый теперь с большой высоты, выглядит таким одиноким.
Красота осталась в одиночестве. Больше ничто не порхало с ним рядом в безумном воздушном океане.
— Он еще жив, — сказал кто-то, кажется, Гром. Сказал удивленно, с сомнением, сопровождая эти простые слова скрипучим дыханием. — Корабль у чудища в брюхе. Видите?
Гром обращался не ко мне, и я глядел не на него. Я снова и снова прокручивал момент заглатывания — с разных точек, применяя разные скорости воспроизведения. Родни снова и снова закладывал последний вираж и исчезал в чудовищной пасти вместе с флаером, отбросившим правое крылышко.
— Действительно, — раздался испуганный писк, наверное, Блондиночки.
Я наблюдал, как бронированный корпус на одном крыле проваливается в пасть к дорадо, как существо захлопывает, а потом раскрывает ее, пытаясь выплюнуть несъедобный кусок. Но Родни то ли слишком далеко забрался, то ли слишком прочно застрял. Челюсти снова сжались, мышцы и язык попытались протолкнуть стальную капсулу с царапающим крылом обратно в глотку…
Захватывающее получилось зрелище, почти невероятное! Даже человеку, зарабатывающему на жизнь съемкой причудливых зрелищ, нечасто выдается увидеть нечто по-настоящему новое, поистине превосходящее воображение. Но ничего не поделать — выдалось. Родни оказался современным Ионой — и я, презирая себя, радовался этой трагедии, ибо ни о чем лучшем не мог мечтать.
— Сделай же что-нибудь! — взмолился кто-то, кажется, Андерлол.
Я переключил экраны на синхронное воспроизведение, обернулся и поинтересовался:
— Откуда вы знаете, что он жив?
— Видите биомедицинские сигналы? — Блондиночка указала на совершенно не доступную мне цифирь. — Жуткие помехи, но сигнал прорывается. У Родни продолжает биться сердце.
Никогда бы не догадался, что эта барабанная дробь — биение человеческого сердца!
— Итак, что мы предпримем? — опять подал голос Андерлол. — Каковы наши возможности?
Непросто говорить о каких-то возможностях; даже задавать какие-то вопросы нелепо. Тем более нелепо на них отвечать. Впрочем, Гром уже все обдумал, потому что у него нашелся ответ:
— Дорадо не сможет переварить это блюдо и попытается от него избавиться. Видите? Он уже проталкивает корабль ближе к выходу.
Он сделал такой вывод, изучая интерполяцию звуковых сигналов старого зонда. Корабль Родни был на дисплее ярким инородным телом, путешествующим по сумрачному тоннелю. Я даже разглядел крыло и корпус и вообразил, что вижу кабину, а в ней нашего злосчастного героя, сидящего в кромешной тьме, зачем-то вцепившись в бесполезный штурвал.
— Оказавшись снаружи, он упадет вниз, — заметил я. — И очень быстро.
Это было очевидно. Они это поняли еще до того, как я это произнес.
— Если подлететь туда на челноке и ждать… — проговорила Блондиночка.
— Ждать? — бесстрастно повторил Гром и неприязненно поморщился. Окинув ее долгим взглядом, он закончил: — Несерьезно! Не заставите же вы меня подлететь прямо к его… Я хотел сказать, лететь без камуфляжа.
— Челноки очень быстро летают, — подсказал Андерлол.
— То есть мне придется ждать, пока дорадо облегчится? Это и есть ваш план?
