местности и в то время, где проходила Алешкина, еще такая недлинная, жизнь. Трудно даже предположить, каким жизненным опытом мог обладать человек, впервые применивший этот метод птичьей охоты.
Впрочем, тайны никакой не было. Каждый русский мальчик в поселке у ржавой реки знал: чтобы поймать куропатку — нужен снег, какая-нибудь крупа и бутылка из-под шампанского. В бутылку нужно положить крупу, желательно размоченную в теплой воде, чтобы она пахла (почему-то предполагалось, что куропатки хорошо различают запах). Потом нужно воткнуть бутылку в снег под углом, чтобы в отверстие горлышка могла заглянуть птица. Привлеченная запахом зерна куропатка наивно и бездумно сунет голову в бутылку. При каждом движении назад перышки на ее шее будут топорщиться и не позволят освободиться. А с тяжелой бутылкой на голове птица не сможет убежать. Только стандартные бутылки из-под советского шампанского годились для охоты. Горлышки других были слишком узкими или слишком широкими и не имели изнутри выступа, как у бутылок из-под шампанского, который нужен, чтобы помогать проволочной закрутке снаружи удерживать пробку и чтобы не давать выскользнуть наружу маленькой оперенной голове.
Правда, Алешка не знал никого, кто бы на практике применял этот поражающий одновременно изощренностью и простотой охотничий прием. Откуда все знали методику — также неизвестно. Она передавалась изустно, как предания предков у любого неграмотного народа. А дети в рабочих поселках на краю света всегда ощущают себя отдельным народом — потерянным и мало цивилизованным.
Они с Пашкой вышли на охоту февральским субботним утром, в двадцатиградусный мороз — почти в оттепель, по их представлениям. В черную клеенчатую сумку положили две бутылки из-под шампанского, маленький горняцкий термос с гречневой кашей и маленькую баночку авиационного керосина, которую Алешка украл у своей мамы. Мама работала в типографии и там этим керосином чистила свою страшную громоздкую и гремливую машину — линотип, на которой железными большими буквами было написано: «Россия». Это слово казалось Алешке странным. Он привык воспринимать страну, в которой жил, исключительно как Советский Союз. В слове «Россия» ему мерещилось что-то первобытное, и поэтому удивительно было видеть стилизованные под русскую вязь буквы на дышащем свинцовым паром автомате, произведенном в конце 20 века в СССР. Россия выглядела безнадежно устаревшей на рубчатом железном боку.
Сложно сказать, для чего мама приносила керосин домой. Алешка не помнил, чтобы его использовали в каких-то домохозяйственных мероприятиях. Разве что однажды он пригодился для отмывания от белой краски шамана Дуди, но это было делом будущего. Впрочем, керосин время от времени заканчивался благодаря незаметным Алешкиным стараниям, и мама исправно пополняла его запас.
Керосин придумал взять Пашка. Он в недолгом споре объяснил Алешке, что если их в пути застигнет ночь или снежный буран (в двухстах метрах от крайнего дома), то придется разжигать костер из веток промороженной лиственницы. А это не так-то просто сделать. Никакие бумажки не помогут разжечь пламя на ледяных деревяшках. Только керосин. Ну, или бензин, но бензина под руками не было. Нужно ли добавлять, что никто из них ни разу не разжигал костра в снегу, да еще при помощи горючих жидкостей…
Куропатки поймались на удивление быстро. Первая — уже минут через пять. Алешка хотел вытащить ее и сберечь живой, но нечаянно свернул птице шею стеклянным горлышком. Зато двух других они посадили в сумку невредимыми. И пока шли домой (костер жечь так и не пришлось), обсуждали куропачью судьбу — Пашка говорил, что любит, когда у них хрустит поджаренная шкурка, Алешка же мечтал о небольшом куропатководческом предприятии и куропачьих яйцах. Ведь яйца в северном поселке тоже были дефицитом, и сделанный из яичного порошка омлет обычно напоминал по вкусу и текстуре подошву резинового сапога.
Куропатки задохнулись в сумке насмерть, потому что там разлился керосин из неплотно закрытой баночки. Сначала птиц отнесли домой к Алешке, а потом к Пашке, но домашние, лишь только учуяв авиационный дух от белых перьев, сразу выгоняли охотников на улицу, а на их добычу не хотели и смотреть. Пришлось все выбросить, кроме термоса. Даже сумку.
15
Фффшшик! Вырезанный из тонкой листовой стали стилизованный цветок о восьми лепестках мелькнул в воздухе и воткнулся в цокольные доски длинного двухэтажного дома. Фффшшик! Еще один уверенно засел в дереве рядом с первым.
— Сюрикены, — объяснил Коля, — оружие ниндзя!
Фффшшик! Стальные цветки образовали на синей крашеной доске красивый треугольник. От этих кусочков железа на индейцев повеяло мужеством.
— Здорово! — сказал Пашка. — А я и не знал, что звездочки ниндзя — это сюрикены.
— Слово-то какое дурацкое, — сказал толстый Дима.
— Ну, можно говорить «шурикены», но это не совсем правильно. — сказал Коля. — Я читал книгу «Белый ниндзя», и там в предисловии было написано «шурикены», а в книге — «сюрикены». Получается, что про сюрикены там написано больше, чем про шурикены, и значит, так правильнее…
— И про что была книжка? Про сюрикены? — спросил Дима.
— Нет, про секс, — сказал Коля. — Я у мамы взял…
И чтобы скрыть легкое смущение, бросил в дощатую стену сразу три сюрикена.
Они отскочили от дерева и, звякнув, упали на асфальтовую дорожку. Дуди, не закрывая приоткрытого от удивления рта, бросился их подбирать.
Индейцы знали, что такое секс. Они не раз натыкались на это слово в книжках вроде «Белого ниндзи» и видели в кино. Алешка даже видел кино «Интердевочка» и «Маленькая Вера» — специально ходил посмотреть на секс. В кинотеатр пускали всегда и всех. Потом рассказывал соплеменникам.
— Наверное, секс — это больно, — сказал однажды индеец Пашка. — Взрослые так стонут ночью в спальне… А один раз я слышал, как мама сначала стонала, а потом говорит: «Хватит, больше не могу!» — и перестала стонать. Представляешь, как это тяжело?
— Неужели, когда мы вырастем, нам тоже придется этим заниматься, — сказал тогда удрученно Алешка.
— Да, — не менее удрученно ответил Пашка, — взрослые обязаны это делать. Водка вот тоже невкусная. А они ее пьют.
— От водки они бывают пьяные, — сказал Алешка.
— А от секса бывают дети, — сказал Пашка.
Потом подумал и добавил:
— Но, видимо, не каждый раз.
Потом опять подумал:
— Куда им еще дети? Я и так на кухне сплю…
Новое индейское оружие — сюрикены — Коля обнаружил на кладбище. Его продолжала терзать все та же мысль: как правильно хоронить мертвых? Все способы, о которых он знал, никак не подходили к тому, что он видел вокруг. И чтобы лишний раз в этом убедиться, он отправился на поселковое кладбище, расположенное на невысоком плато, часах в двух ходьбы.
Нужно было идти широкой, как река, рудовозной дорогой. Днем по этой грунтовке, твердой, как бетон, сновали туда-сюда могучие БелАЗы. И ходить здесь было опасно. С такой высоты водитель мог не заметить пешехода.
А вечером БелАЗов не было. Вечером на дорогу опускалась зыбкая северная тишина — без певчих птиц, без звона кузнечиков, без шелеста листвы. Только мерный и тонкий комариный гуд висел в воздухе, и солнце, выглядывая между горными склонами, стелило по дорожной пыли рыжий свет.
Могилы, за неимением высоких деревьев, показались издали — блеснули страшно веселенькой голубизной оградок. Коля остановился. Он чувствовал набегающий покой, будто подходил не к искалеченному вечной мерзлотой погосту, а к берегу океана.
Крестов на кладбище не было. Только железные крашеные стелы, узко-пирамидальные, с овалами выцветших или новых фотографий. На Колю живо и пристально смотрели мертвецы. Травы на могилах тоже