— У нас есть распираторы, — отрывисто и нечетко проговорил молчавший Спиря.
— Точно! — загалдели воины и сразу принялись договариваться, где они встретятся после того, как сбегают домой за распираторами.
А Коля, зеленоватый с лица от дурноты, что до сих пор ощущалась, когда он вспоминал вкус неудавшегося посвящения, подошел к Алешке и тихо спросил:
— Вы бросали в Прыгуна сюрикены? Когда он на вас напал, вы бросали их в него?
— Нет, — так же тихо ответил Алешка.
— А почему? — спросил Коля
Вождь хотел ответить, что ему даже в голову не пришла в тот момент идея швырнуть заточенную на точильном круге железку в живого человека, но понял, что именно это произносить нельзя.
— Мы не успели, — сказал он. — Подошел мой папа. Мы просто не успели.
В обеденный перерыв строители, что разбирали в котельной старые печи и фундаменты котлов, ушли в направлении автобусной остановки. Индейцы проникли в гулкое помещение, полное золотого пыльного света, через раскрытые ворота, куда когда-то въезжали грузовики с углем. Длинные окна под высоким потолком не имели стекол, и свет клубился в них частицами потревоженной многолетней сажи, которые светились, будто раскаленные добела. Из четырех печей одна была уже полностью разобрана, еще две зияли черно-рыжими провалами в кирпичных боках. И только последняя, ближняя к большой трубе, стояла нетронутой. Дверца ее черного зева была приоткрыта.
— Проверить приборы! — скомандовал вождь.
Звякнули жестяные кольца, хлопнула разрываемая пленка на торцах распираторов. Алешка сунул в рот резиновый загубник и резко вдохнул. Воздух с привкусом набора «Юный химик» свободно проходил в легкие. Он распаковал этот самоспасатель еще несколько дней назад — ему нужна была резиновая прищепка для носа, чтобы нырять в ванне. Сам распиратор был недышаный, вполне пригодный для использования. Вот только резиновую прищепку он забыл дома, но воины тоже не стали надевать на свои носы эти смешные штуки. Только Дуди защемил ноздри прищепкой и серьезно, с усердием дышал сквозь загубник. Над ним похихикали, но он не вынул серую трубку изо рта, а только косил глазами, как пугливая лошадь.
— На шею! — рявкнул Алешка, накидывая на себя брезентовый ремень спасательного прибора.
— В каком порядке пойдем? — поинтересовался Коля.
Вождь задумался на мгновение:
— Первый ты, Коля, потом Дима, потом Паша, Спиря, Дуди. Я замыкающий: внизу будет самое опасное место, если кто-то сорвется.
Индейцы одобрительно поглядели на вождя.
— Поэтому не срывайтесь, — добавил вождь. — Если сильно устанете и не сможете лезть дальше, скажите, и мы вернемся. Поняли?
Кивнули все, кроме Дуди.
— Лезем до верха, потом обратно. Пошли! — Алешка махнул рукой.
Коля отодвинул толстую чугунную дверцу, вставил в рот загубник самоспасателя и сунул плечи и голову в черную пасть печи. Легко подтянул ноги и тихо пропал во тьме. Следом, крутанув по сторонам круглой головой, полез Дима.
Алешка думал, что Дуди испугается, но он так же, как и все, в свою очередь спокойно полез во мрак. На секунду вождь остался один у открытой печи. Из ее черной утробы не доносилось ни звука. Солнечный свет потоками раскаленной пыли заполнял пустое гигантское тело мертвой котельной. Алешка ощутил вдруг тягостное одиночество в этом пустом и солнечном мире и потому торопливо сунул руки в темноту, схватился там за какой-то мягкий от сажи выступ и втянулся внутрь. Пополз вперед, не видя вообще ничего. Сразу наткнулся на резиновые подошвы Дудиных сапожек. Дуди не спеша и уверенно продвигался вперед. Справа появилась невидимая стена, твердая под слоем пушистого невидимого пепла, повернула под прямым углом и еще через полминуты исчезла. Движение остановилось.
Алешка понял, что там, впереди, воины влезают на первые скобы, ведущие вверх.
Вот Дудины сапожки продвинулись вперед еще на несколько шагов, поднялись и исчезли. Алешка протянул вперед руку и нащупал сажистую, слегка вогнутую стенку. Чуть выше нащупалась широкая рубчатая железная скоба. Он задрал вверх голову в надежде увидеть свет и кусочек неба. Но вверху почему-то было так же темно, как и везде кругом. Это было непонятно, потому что труба в поперечнике была метра три и ползущие по ее внутренней поверхности воины никак не могли загородить небесного света. Решив подумать об этом позже, Алешка встал на ноги, нащупал следующую скобу и полез вверх. Иногда он натыкался на Дуди, и приходилось несколько секунд ждать. Потом попа Дуди исчезала, невидимая в угольном небытие, и Алешка снова устремлялся за ней. Начинали уставать руки, и накатывала тихая жуть, оттого что было невозможно увидеть, сколько придется падать, если вдруг сорвешься. Казалось, что прошло уже минут двадцать или даже полчаса слепого подъема.
«А ведь высоты боятся, потому что видят ее, — подумал Алешка. — А когда ты не видишь, сколько тебе падать, то, выходит, и бояться тебе нечего. Если нечего бояться, значит, не надо быть смелым, а если не надо быть смелым, значит, мы вообще сюда зря полезли. Вот!» На этой мысли Алешка споткнулся, потому что из его загубника на мгновение с легким шаркающим звуком исчез воздух. Вождь спокойно остановился на очередной скобе и усиленно подышал в резиновую трубку. Дышалось нормально, легко и с химическим вкусом. Жестяная корбочка распиратора висела на лице, как намордник. Челюсти крепко держали скользкую резинку.
Алешка пополз дальше, но буквально через пару метров на вдохе в его распираторе что-то заклекотало, шаркнуло несколько раз, и воздух опять пропал. С полминуты он пытался дышать сквозь загубник, а потом выпустил его, потому что не получалось. Самоспасатель, невидимый, мотнулся на брезентовом ремне, дернул слегка за шею. Алешка снова попытался вдохнуть и не смог. Воздух перед лицом был густым, как кисель, так много он содержал в себе сажи. Алешка посмотрел вверх, свесился вниз: темнота. Голова заполнилась тупой болью, в груди появилось ощущение жгучей тяжести. Он рванулся вверх с разинутым ртом, в который сыпалась только невидимая сухая сажа и не попадал воздух. Сердце ухнуло где-то между ушами, потом еще раз, еще — громче и громче. Руки тряслись и судорожно цеплялись за рубчатые жесткие скобы. Он ударился лицом о сапог Дуди, ухватил его за штанину. Шаман замер. Алешка хотел ему крикнуть, что не может дышать, но за последнюю страшную минуту, пока полз вверх, он растерял весь воздух, а вдохнуть не мог, и ему было нечем кричать. Он боялся, что, не услышав просьбы, Дуди полезет себе дальше, а его оставит здесь, в этой черной мягкой трубе, и в последние минуты жизни кругом будет лишь мрак, невидимое железо и сухая, забившая рот и нос, горькая сажа. Алешка часто-часто затрясся на Дудиной ноге и изо всех сил постарался вдохнуть, но сажа попала в легкие, и он чуть не упал от скрутившего его приступа беззвучного безвоздушного кашля. Тело судорожно билось грудью о железную скобу. Руки одеревенели. Перед глазами растекался багровый туман с черными прожилками. Что-то тыкалось ему в лицо — неприятное, скользкое, странно знакомое. Алешка помотал головой и вдруг неожиданно для себя ухватил эту скользкую штуку губами и резко втянул струю химического аромата. И еще раз. И еще. Багровый туман сразу превратился в уже привычную черноту, а в уши вместо кровяного надсадного гула вернулась мягкая, как сажа, тишина. Чужая рука выдернула загубник из его рта. Он понял, что до сих пор держится за штанину шамана. Перехватившись за скобу, Алешка подождал немного, и скоро ему в лоб стукнулся жестяной корпус распиратора — можно было сделать еще несколько вдохов. Когда воздух снова забрали, начали двигаться. Через каждые три скобы он останавливался и получал свою порцию кислорода, в котором различался вкус чужих слюней и сажи. Скоро из чернильного мрака проступили пятки резиновых сапог у него над головой. И стало видно шаманскую руку, которая свешивалась вниз с болтающимся распиратором на ремне. Высоко вверху проявлялся и все светлел кружок темного неба.
Когда на черную стену перед ним упал настоящий солнечный свет, вождь почувствовал, что позади него, а вернее внизу, там, в мягком и тихом мраке, осталась что-то очень важное, старое, привычное. А здесь, наверху, начинается неизвестное. И что бы сейчас ни произошло, вернуться туда, вниз, по тем же скобам будет уже невозможно. Потому что того, что осталось внизу, уже нет. Оно исчезло, как исчезает всякое человеческое прошлое.
Он вдохнул полной грудью, с болью, потому что сажа больно щекотала глубоко под ребрами, и вдруг
